Занялись астрономическими наблюдениями. Закончили их, начали готовиться к отлету.
Улететь, оказалось, не так просто. Мы упустили из виду, что было около двадцати градусов мороза. Мотор остыл и не запускался.
Решили пустить в ход резиновый амортизатор. Но троих человек оказалось мало для того, чтобы одновременно натягивать концы амортизатора, стоять на винте и крутить пусковое магнето.
Так промучились до утра.
Утром на руках подтащили самолет к тросу, перекинули через него амортизатор. Потеплело, и на этот раз запустить мотор удалось. Но вылететь уже оказалось невозможным. Поднялся густой туман и пурга.
Весь день 29-го ждали улучшения погоды. Было холодно. Все устали. Хотелось есть.
Чтобы мотор снова не остыл, мы регулярно провертывали винт.
К сегодняшнему утру погода немного улучшилась. Решили вылететь. После нескольких безуспешных попыток оторваться с маленькой площадки мы взлетели, маневрируя между торосами.
Дул сильный ветер. Низкая облачность. Начиналась пурга. Временами шли бреющим полетом на высоте пятнадцати метров.
Так вот и добрались до дома…
Когда слушали лаконичный рассказ Спирина, все происшедшее с ними казалось простым и обыденным явлением.
Полетели. Сели. Не запускался мотор. Затем испортилась погода. Выждали погоду, запустили мотор и прилетели.
Но попытаемся вдуматься в этот краткий рассказ.
Пурга, метет снег, бесконечные льды, враждебное молчание мотора. Без крова, без теплой одежды и спальных мешков, без пищи. Так проходит ночь… день… и еще ночь…
Хорошо все, что хорошо кончается.
Первого мая встретили торжественно и весело. Утопая в снегу, участники экспедиции и зимовщики вышли со знаменами на маленькую демонстрацию. Состоялся митинг, на котором с коротким докладом о международном празднике труда выступил О. Ю. Шмидт.
За праздничным столом смеялись и шутили.
… 3 мая погода, наконец, позволила воздушному разведчику Головину приступить к исполнению своих прямых обязанностей.
Каждые тридцать минут Головин сообщал о состоянии погоды и свои координаты.
Шмидт не выходил из радиорубки, прямо из-под карандаша радиста читал донесения разведчика погоды.
«Пересекаю 85 градус. Погода ясная. Курс держу по солнечному компасу и радиомаяку. Видимость хорошая. Лед торосистый, но для посадки самолета есть хорошие, ровные поля. Иду дальше. Головин».
Эта радиограмма подняла настроение. Отто Юльевич дал указание готовить большие корабли к вылету. С аэродрома механики ответили, что у них все готово, могут хоть сейчас запускать моторы.
— Очень, очень хорошо! — сказал Шмидт.
В это время радист Богданов принял очередную радиограмму с борта разведчика: «Подхожу к 86 градусу. Слева показалась перистая высокая облачность. Моторы работают отлично. Спокоен. Настроение хорошее. Головин».
Но следующее сообщение было не из приятных. «Левый мотор сдает. Подыскиваю подходящую льдину для посадки».
Отто Юльевич молча посмотрел на товарищей. На его немой вопрос никто не успел ответить, как последовала новая радиограмма:
«Все в порядке, мотор заработал хорошо. Причина временной остановки — переключение баков задержало подачу бензина в мотор. Лед десятибальный, есть ровные поля для посадки».
Через двадцать минут радист принял новое сообщение:
«Идем над сплошной облачностью высотой 200 метров. До полюса осталось 100–110 километров. Иду дальше».
— Как дальше? — удивился Спирин. — У него же не хватит горючего. Не лучше ли вернуть его?
— Горючего у него хватит, — возразил Водопьянов. — Головин не без головы. А вернуть его, конечно, уже поздно. Попробуй верни, когда осталось всего сто километров до полюса. Я бы, например, на его месте ни за что не вернулся.
— Михаил Васильевич прав, — сказал Отто Юльевич, — вернуть его очень трудно, почти невозможно. — И, улыбаясь, добавил:
— Я бы тоже не вернулся. Это стучаться в двери и не войти в них.
В радиорубку зашел синоптик Дзердзеевский. На вопрос Шмидта — продержится ли погода до прилета Головина, он пожал плечами:
— Погода портится, но будет ли закрыт купол, — трудно сказать. Сейчас с запада идет высокая облачность. Она не страшна. Но вслед за ней могут надвинуться низкие облака. На севере ясно, облачность к северу тянется километров на 20.