После внимательного осмотра механики убедились: лопнул флянец радиатора. Мотор скоро выйдет из строя. Посадка неизбежна.
Стараясь не обращать на себя внимания, Бассейн подошел к Отто Юльевичу. Наклонившись, чтобы никто не слышал, он сказал:
— Разрешите доложить, товарищ начальник: через час, а может быть и раньше, один из моторов выйдет из строя. Повреждена магистраль — из мотора вытекает антифриз. Предстоит вынужденная посадка.
— Как посадка?
Заглянув в окно, Шмидт увидел сплошные облака. «Куда же садиться?» — А командиру вы доложили?
— Нет еще, Отто Юльевич, но я заранее знаю, что командир скажет: полетим на трех моторах.
— Я тоже так думаю. Если придется садиться, то сядем как можно ближе к полюсу. Вы все-таки доложите командиру.
Механик подошел к Водопьянову:
— Командир, через час, а может быть и раньше один из моторов выйдет из строя.
— Какой мотор? Почему?
— Левый средний, — ответил Бассейн. — Мотор где-то под крылом теряет антифриз. Вероятно, в радиаторе течь.
Дело серьезное… Сесть на лед?.. Вернуться обратно?.. Но корабль перегружен. Каждая лишняя посадка — риск.
— Ты кому-нибудь говорил о моторе? — спросил летчик.
— Только Отто Юльевичу.
— Ну и что он?
— Он приказал доложить тебе.
— Полетим на трех моторах. Там будет видно.
Механик улыбнулся.
— Правильно, Отто Юльевич тоже считает, что нужно идти вперед.
— Отлично! Только смотри, больше никому ни слова…
В продолжение всею разговора Отто Юльевич внимательно следил за летчиком и за механиком. Он догадался о принятом решении лететь дальше и улыбнулся. В его улыбке чувствовалось одобрение.
После ухода механика Шмидт подошел к командиру.
— Ну как, летим дальше? — спросил он.
— Полетим на трех. Прислушайтесь-ка к моторам, — ведь они работают, «как звери». Не кажется ли вам, что левый средний, тот, что должен через час остановиться, работает лучше всех?
Отто Юльевич положил руку на плечо пилота:
— Летите спокойно! Можно немного и рискнуть.
Машина шла сквозь облака. Ни один, самый легкий диссонанс не нарушал мощной гармонии моторов.
Все четыре двигателя работали безукоризненно, но какой ценой?
Механики не теряли ни одной минуты. Они прорезали металлическую обшивку нижней части крыла и найдя в верхней части радиатора течь во флянце, поспешно замотали трубку флянца изоляционной лентой. Но остановить потерю антифриза не удалось. Драгоценная жидкость капля за каплей уходила из мотора. Как будто человек на глазах умирал. Кровь уходила из тела! Тогда все трое начали прикладывать сухие тряпки к месту течи. И, когда эти тряпки впитывали достаточное количество жидкости, механики отжимали их в ведро. Оттуда они перекачивали жидкость насосом обратно в бачок мотора.
Для этой несложной операции механикам пришлось снять перчатки и в двадцатитрехградусный мороз, при стремительном ветре, высунуть наружу голые руки. Очень скоро их обмороженные руки покрылись кровавыми ссадинами, а на ладонях появились волдыри от ожогов горячей жидкостью.
Несмотря на мучительную боль, механики спасали жизнь мотора, продолжая собирать драгоценную жидкость.
Шмидт, наблюдая за ними, нервно теребил бороду.
С каждым поворотом винтов машина приближалась к Северному полюсу. Самолет поглощал километр за километром воздушного пути. Погода все ухудшалась и ухудшалась. Коридор среди облаков, в котором летели, становился все уже и уже. Наконец оба слоя облаков сошлись.
И вдруг неожиданно летчик услышал голос механика Бассейна:
— Командир, лети спокойно! Мотор будет работать.
Стальная птица несла советских людей все ближе и ближе к цели.
К командиру самолета подошел начальник экспедиции:
— Как вы себя чувствуете? Механики доложили мне, что мотор исправили.
Через несколько минут облачность начала редеть. Появилась дымка, сквозь которую слабо просвечивало солнце.
В центре объектива солнечного компаса показался чуть заметный «зайчик».
Когда самолет подошел к 88 градусу северной широты, словно кто-то отдернул гигантский занавес, сотканный из облаков. Освобожденное арктическое солнце бросилось навстречу.
Его лучи скользнули по оранжевой обшивке корабля, зажгли ее мириадами веселых искристых огней. Винты с прежней силой рассекали теперь уже не пушистые облака, а прозрачный голубой воздух.
Четыре мотора пели торжествующую песню победы. Один из них питался и жил силой человеческого энтузиазма.