- Ты доволен? – она заметно волновалась.
- Машка, ты чудо как выглядишь! – сказал я, вручая ей цветы.
Ее маленькая гостиная преобразилась: в углу появился небольшой столик с двумя приборами и вазочкой с фруктами. Стояли еще не зажженные свечи в высоких подсвечниках (когда-то подаренных на новоселье). Тяжелые портьеры на окнах были опущены – все как я просил ее приготовить.
- Где это ты раздобыл такой костюм? – спросила она, ставя цветы в вазу, - это почти смокинг, да? И эта рубашка, неужели с кружевами?
- Я старался. Может, перестарался, не знаю.
- Нет, молодец, молодец. Разве, самую малость. Зажги нам свечи, а я пригашу люстру.
Свечи разгорались медленно и потрескивали. Их запах поплыл по комнате. Она сидела очень прямо напротив меня, почти на самом краешке стула.
- Мы начинаем, не робей! – сказал я, положив свою ладонь на ее руку. Рука явственно дрожала. – Ты приготовила спальню, как надо?
- Да, - еле слышно ответила она.
- Давай выпьем немного за нас с тобой!
Мы чокнулись коньяком. Она сделала большой глоток и закрыла глаза. Потом открыла. Еще один глоток.
Я сказал:
Если раны не зажили в сердце твоем,
Успокой эту боль, заглуши как-нибудь,
Хоть на миг отдохни, хоть на миг дай вздохнуть!
Если долгая ночь нас застанет вдвоем,
Позабудь обо всем.
- Это что, откуда?
- Так, одна декадентка... Нравится?
Если струны звучат, пусть порвутся, звеня.
Мы раздвинем цепей заколдованный круг,
Неизведанных ласк будет сладок недуг…
И тоской, незнакомой с сиянием дня,
Истомишь ты меня!
- Истомишь ты меня? Это будто не со мной все происходит, прошептала она, - какой-то сон. Румянец вскоре растекся по ее щекам.
- Мы с тобой уже сколько лет не танцевали, - заметил я, - давай поставим что-нибудь расслабленное и томное. Ах, какие у вас маленькие, миленькие пальчики. Позвольте поцеловать их?
Мы медленно кружились некоторое время по комнате, и моя рука все плотнее прижимала к себе тонкую талию.
- Не дрожи, Машенька. "Если долгая ночь нас застанет вдвоем..."
- Ох, я бы рада, я бы рада, да не могу совладать с собой. Даже коньяк не помог.
- Я знаю другое средство. Дай мне свои губы…
- О, как ты целуешься. Не верится, что это ты. Ты меня так никогда не целовал.
- Тебе, кажется, понравилось? Давай повторим.
- Ох, еще, еще… Голова кружится… Ты, все-таки, сумасшедший.
- Сестричка, а ты оказывается мужчин завораживать можешь, я и не знал…
- Это не я, это – коньяк, наверное.
- Я сейчас хочу, чтобы ты ушла в свою спальню. Там есть немного света? Ты разденешься почти полностью, останешься только в трусиках и ляжешь поверх простыней на спину так, чтобы я видел тебя всю, когда войду. Я приду к тебе через пять минут. Ты готова?
- Я? Уже? Не знаю… боюсь…
- Нечего тебе бояться: ведь я с тобой. Помни, что ты освободишься от дурмана последних месяцев. Мы оба этого хотим, правда?
- Да. Хорошо. Да, я иду уже.
Когда я вошел, ночник слабо освещал ее обнаженную фигуру в черных тонких кружевных трусиках. Она лежала на спине, подогнув одну ногу и закинув на нее другую и смотрела на меня испуганно и в т о же время вызывающе. Наброшенный на голое тело халат полетел на пол. Некоторое время я стоял у ее кровати, затем медленно опустился рядом. Наши тела еще не касались друг друга. Я взял ее за руку, и опять почувствовал пробежавшую по ней дрожь.
- Что ты чувствуешь?
- Страшно, - прошептала она.
- Обними меня, сестричка. Прижмись, вот так. И я тебя обниму. Крепче, крепче, - и ты перестанешь дрожать. "Мы раздвинем цепей заколдованный круг,
Неизведанных ласк будет сладок недуг…"
- Да, держи меня. Как давно никто не целовал мою грудь! Я совсем отвыкла… Какое странное чувство.
- Ты жаркая женщина, Машенька. Ты чувствуешь меня через трусики?
- Да, да. Ты не как брат себя ведешь.
- Ты мне все равно родная плоть. Ох, ты тоже можешь жарко целовать, ты тоже ко мне прижалась крепко. Сейчас время снять себя все, до конца! Ты еще боишься?
- Да боюсь. Немного. Не знаю сама, чего.
- Ну вот, покажи, что у тебя там? Ух, здорово! Ты знаешь, я всегда любовался твоей статью – стройной, женственной. Только совсем обнаженной, как сейчас, видел тебя еще девочкой…
- И я тебя…Но, не в таком состоянии, как сейчас. Слушай Костя, неужели мы сейчас?... Прости, что я такая трусиха. Похоже, это сильнее меня.
- Но ты меня хочешь сейчас?
- Да, мне кажется, да! Но все же и страшно.
- Я буду нежен.
- Я знаю.
- Повернись на бок, вот так. Сожми одну мою ногу своими бедрами. Вот так. Только еще сильнее. Прижмись ко мне всем телом. Я люблю тебя сестричка. У нас все получится.
- О, да, и ты меня крепче… Ты уже хочешь войти в меня, да?
- Нет, еще нет. Откинься на спину. Вот так. Я поглажу тебя рукой. О, да твое тело готово и горячо. Я сейчас только прикоснусь к тебе, чтобы ты почувствовала меня у своих ворот. Что ты чувствуешь сейчас?
- Да, да, я дрожу, дрожу…
- Ты подаешься мне навстречу. Ты хочешь, чтобы я вошел?
- Да, я хочу. Войди в меня мой любимый брат. Я жду тебя, я хочу тебя, да!
- Боже, какое наслаждение быть в тебе, моя родная, сестричка моя. Нет ничего сильнее в жизни, чем то, что я сейчас чувствую. Это счастье богов, обладать самым родным и любимым существом на свете.
- О, любимый брат. Продолжай, живи во мне! Ты наполнил меня всю. Ни с кем и никогда мне не было так хорошо. Я люблю, люблю каждую твою клеточку!
- Как я люблю сжимать руками твои ягодицы, как люблю целовать твою влажную разгоряченную грудь! Ты дышишь уже тяжело. Ты чувствуешь приближение?
- Да, совсем скоро, скоро, вот сейчас! А-а-а-а! Излейся в меня, а-а-а-а! Я умираю, умираю.
- Я иду к тебе, сестричка! Боже, боже! Ты бьешься как раненый зверек подо мной. Я, я пронзил тебя копьем, я наполнил тебя твоей же родной плотью. Люблю, люблю тебя, родная, тысячу раз.
Я положил розы на смятую подушку, рядом с ее растрепанными волосами. Она медленно открыла глаза, и на лице ее заиграла улыбка.