- Владимирыч, помогите эту падаль через бруствер кинуть.
Роман не хотел прикасаться к неживому телу и ухватился за полы задравшейся шинели. Но из этого ничего не вышло - с трудом удалось поднять едва до половины окопа. Надо было перехватиться, а чтобы перехватиться, пришлось подставить под труп колено. Производя эту малоприятную работу, Пятницкий едва не уронил ртутно тяжелое тело. Напрягшись, переместил руку на лацканы и резко поднял омерзительный груз вверх. На мертвеце затрещало, на дно окопа выронилось содержимое карманов. Наступая на упавшее, Пятницкий и Степан Торчмя столкнули тело под откос бруствера, к меже с гривой промерзшей травы. Перевернувшись со спины снова на спину и собрав на себя снежный нанос, оно осталось лежать в ожидании, когда вот с таким же чувством гадливости кто-то из похоронной команды отволокет его к небрежно вырытой яме и свалит труп для вечного забвения.
Степан Данилович ковырнул носком сапога оброненное мертвецом, поднял, разглядывая, проворчал:
- Славяне... Обувку сняли, а на портаманет не обзарились... Добрые у них сапоги, только вот голяшки твердые делают... Сапоги - конечно, а портаманет на што. Облигации, што ли, там выигрышные? - складной карманный портфельчик висел загибом на его пальце, как патронташ. Степан Данилович хмыкнул, довольный своей остротой, и весело покосился на Пятницкого.Может, и облигации, только какая сберкасса за них заплатит. Вам не надо эту трофею, Владимирыч?
Желание узнать о немцах что-то новое, чего не знал до этого и что может оказаться в этом бумажнике, взяло верх над брезгливостью. Роман принял изрядно потертый бумажник из кожзаменителя, покопался в нем и не нашел ничего привлекающего. Только фотография с посекшимся по диагонали глянцем задержалась в его руке. С настороженным любопытством, будто подглядывает чужое, он смотрел на семейную фотографию: в кресле молодая женщина в темном платье с белым кружевным воротником, на ее коленях пухлощекая девочка с бантом в жиденьких волосиках, года два девочке, не больше; рядом, вытянувшись и выпучив глаза в усердии, мальчик лет десяти, рука, как воробьиная лапка, сжимает подлокотник кресла.
Обычность фотографии поразила Романа - будто обманули его, подсунули не то, что ждал. Что в ней немецкого, вражеского? Такие у всех есть, и у него тоже. Вместе с Настенькиной хранится. На карточке той - папа с мамой, а в центре он с оттопыренными ушами, в матроске и бескозырке с надписью на ленточке - "Моряк".
Похожесть запечатленной на фотографии чужой и враждебной жизни на его, Пятницкого, жизнь заставила возмутиться: "Нечисть фашистская, а тоже... Фотография с деточками..." Но фотографию не бросал, разглядывал и в конце концов как-то иначе глянул на детские лица. По инерции в уме еще потянулось презрительное: "Фа-ши-сти-ки...", но приглохло. Неразумный ты, лейтенант Пятницкий, какие они фашистики! Пацаны и пацаны, и носы сопливые им, сдается, вытерли, когда сниматься повели.
Степан Данилович приблизился и тоже посмотрел на фотографию.
- Интересно, кем вырастут без отца-то? А, Владимирыч? Неужели такими же? - спросил Торчмя, бросая взгляд за реку, где вдоль обрывистой кручи занял оборону противник.
- Какими - не знаю, Степан Данилович, но чтобы после войны фашисты верховодили - этому не бывать.
- Как это? Германию присоединим?
- Мы не захватчики, на черта она сдалась. Коммунистов, которые в концлагерях, освободим... Они вправят мозги тем, кто от Гитлера да Геббельса угорел, откроют людям глаза и начнут разумную жизнь налаживать...
Помолчали.
- Разыскать бы этих пацанят лет через десять.- Роман повернул фотографию оборотной стороной.- Имена и фамилия есть, город... Кажись, Кройцбург написано.
- Где такой?
- Здесь, в Пруссии. Может, и его брать будем.
- Возьмем. Не убили бы только до этого,- вздохнул Степан Данилович,охота дожить до победы, Владимирыч. Наплевать мне на этих гансиков из Кроцбу... тьфу... Мне бы со своими пожить еще. Пять дочек у меня, Владимирыч.
- Одни дочки? - удивился Роман.
- Одни дочки, сынов, как в старину говорили, бог не дал. Видно, природа такая. У нашего агронома и вовсе... Шесть девок, а он: "Костьми лягу, Данилыч, а сына произведу". Супруга его седьмым затяжелела и опять произвела дочку. Так вот,- засмеялся Степан Данилович.- Дочки - тоже неплохо. У меня вон какие! Клавдия, средняя, тебе в невесты годится. Приезжай, Владимирыч, такую свадьбу завинтим!..
Сказанное Степаном Даниловичем заставило Настеньку вспомнить, услышать тоскливо занывшую душу. Пятницкий сунул фотографию в планшетку, портмоне отдал Степану Даниловичу. Тот заглянул в бумажник, повторил свою шутку:
- Нету госзайма? Ну и ладно. Приберу.
Пятницкий, давая отдых набрякшей голове, охлаждая затылок, откинулся на бруствер и закрыл глаза. Степан Данилович скосил на него глаза. Осунулся-то как! Вздохнул и посмотрел в сторону выброшенного ими трупа. Тихий низовой ветер шевелил давно не стриженные кудельные волосы мертвого, засыпал в раковины ушей обдув полыни и донника с межевой гривки.
Степан Данилович зло швырнул бумажник в сторону немца, плюнул и, утираясь рукавом, буркнул:
- Отвоевался, скотина безрогая...
Блиндаж для капитана Будиловского и командира взвода управления Пятницкого Степан Данилович облюбовал вполне сносный, хотя и не очень поместительный. Строили блиндаж немцы и, разумеется, в своих интересах. Захваченный наступающими, он оказался теперь выходом к противнику. И ничего тут не сделаешь. "Повернись сюда задом, туда передом"? О, как бы он порадовал, подчинившись этой просьбе-присказке!
Пятницкий критически пощурился на приобретенное жилье, оттопыренным большим пальцем ткнул через плечо:
- Все, что прилетит оттуда,- прямо в дверь.
Степан Данилович покачал головой:
- Страсти господни! Как все наперед знаете. Прилетит... Чисто ворожей,- но все же призадумался и чуть погодя добавил: - Если прилетит, дак всюду достанет.- Он поводил глазами - нет ли кого поблизости, не услышат ли того, что для всех говорить не хотелось, и доверительно сообщил: - Лейтенанта Совкова, заместо которого вас прислали, знаете как убило? И блиндаж где надо отрыт был, и не чета этому - три наката, а мина возьми и шмякнись в бруствер напротив входа. Комбат с Совковым обедали. Все железо в лейтенанта, комбату только руки покарябало да похлебкой окатило. Он поглыбже сидел... Да вы не пужайтесь, Владимирыч, не может того быть, чтобы в одной и той же батарее лейтенантов одинаково убивало. Да и не замешкаемся здесь, ноне же дальше двинем. Коли потурили фрица - остановок долгих не будет. Хоть ночку в тепле побудете, небось иззяблись совсем. Григорьич, старшина наш, скоро горяченького поисть пришлет, фляжку с наркомовской... Я землянку мигом приберу.
Глава десятая
Уютный и надежный подвал с корытообразным потолком в Йодсунене оставили еще тринадцатого января, когда начали прорыв обороны противника. Снегопад, ожесточенное сопротивление немцев, ничем и никем не восполняемые потери затрудняли продвижение, и оно шло черепашьими темпами. Гумбиннен, шпиль ратуши которого хорошо просматривался с НП Пятницкого в Йодсунене, взяли только двадцать первого, двигались по километру в сутки. Сегодня опять уткнулись в препятствие - реку Алле, один из мощных рубежей укрепрайона "Хайльсберг".
Степан Торчмя подобрал для комбата оставленный немцами небольшой блиндаж. После обхода огневых (как они там устроились?) Будиловский пришел усталый, мрачный. Ели, сидя на земляных нарах. Пятницкому, решившему переночевать у комбата, досталось место напротив входа, капитану "поглыбже". Подумал: "Хозяин что чирей, где хочет, там и сядет. Залетит черепок мины - и будь здоров лейтенант Пятницкий". Уловил придавленность Будиловского собственным душевным разором и устыдился своих мыслей. Нарочно, что ли, сел туда! Вошел первым - вот и сел.
В блиндаж просунулся Степан Торчмя. Обращаясь к Будиловскому, попросил: