Вот с людьми - хуже. Из резерва или запасных полков не прислали ни одного человека. Берегут, поди, для Кенигсберга. Из дивизиона АИР пятерых, не пригодных для аристократической инструментальной разведки, но, по разумению начальства, способных заменить погибших орудийных номеров, перевели все же в дивизион капитана Сальникова, но в седьмую батарею Пятницкого ни одного не попало.
Вот так вот перетасовали кое-что внутри дивизии, произвели перестановки - и все. Вроде сил добавилось, покрепче стали. Так-то оно так, только фронт дивизии теперь с учетом этих сил - всего тысяча метров.
Сегодня неожиданно сняли с передовой, отвели куда-то на левый фланг армии. Может, решили все же по-настоящему укомплектовать? По госпиталям да санбатам пошарить, а то призывников подбросить? Лучше бы, конечно, нюхавших пороху. Да что говорить! И от зеленых стручков никто бы не отказался. Взять его батарею. Воевавших, опытных, профессионально подготовленных пушкарей, артиллеристов в полном смысле этого слова - один-два на орудие. В помощь к ним переведены буквально все. Даже старшина Горохов. Ничего плохого о Горохове не скажешь, но вести хозяйство батареи - одно, вести бой номерным орудия - совсем другое. То же самое и писарь Курлович, и повар Бабьев, и санинструктор Липатов... Но и с ними в расчетах только по четыре человека.
Связисты Липцева - те вообще разучились спать, нет подмены. С офицерами... Взводом управления все еще сержант Кольцов командует. Вернувшийся из санбата лейтенант Рогозин, украшенный свежеподжившим шрамом на правой щеке, третий день хромает. Связки, говорит, потянул. Похоже врет, скорее всего, осколком задело Шимбуев видел, как он, таясь, делал перевязку.
- Мотает бинт, морщится,- рассказывал Алеха Пятницкому, - а сам интеллигентно так по матушке, по матушке...
Понятно, почему врет. Из санбата опять в санбат? Неловко парню, понимает - людей-то кот наплакал, вот и помалкивает о ранении.
- Д-да, подремонтироваться надо бы,- Шимбуев плюнул в темноту и убежденно добавил:- Только ни хрена не выйдет. Это уж точно.
...Вглядываясь в лица офицеров третьего дивизиона, подполковник Варламов показал на карту, раскинутую на столе штабного автобуса.
- Ближе,- сказал он.- Достаньте свои. Квадрат.. Видите этого паука? Перекресток пяти дорог. Две дороги из сходящихся идут от противника. По данным авиационной разведки, по этим дорогам двигается моторизованный корпус, в голове которого танковая дивизия. Зарыться и не пропустить. Первый и второй дивизионы будут здесь, левее. Им распоряжения даны. Вам, Сальников, тут. На самом перекрестке - батарею... Какую намерены, комдив?
Капитан покосился на Пятницкого. Варламов одобрил:
- Принято! Седьмая, Пятницкого. На том месте сейчас развернулась батарея зенитчиков. Перестраивается для стрельбы прямой наводкой. Впереди них четыре полковых сорокапятки. Те и другие в оперативном отношении будут подчинены Сальникову. До рассвета корпус едва ли подойдет. За это время врыться по уши. Остановишь, Пятницкий?
Пятницкий едва не выпалил: "Умру, но остановлю!"- и смутился оттого, что собрался сказать эту веками освященную клятву, которая прозвучала бы сейчас в тесном, жарко натопленном штабном автобусике крайне напыщенно. Пятницкий замедлился с ответом, соображая, как сказать то же самое, но другими словами.
- Чего молчишь?- подстегнул командир полка, и Пятницкий не нашел других слов.
- Умру, но остановлю! - глядя в глаза Варламова, сказал он.
Судя по реакции присутствующих, они не нашли ответ нескромным, для них он был вполне уместным. Только Варламов не преминул внести поправку:
- Умирать, Пятницкий, погодим. Мы с тобой еще в академию вместе Поедем, не боями, парадами командовать будем.
Горячее и благодарное тронуло душу Пятницкого.
Комбата Пятницкого на батарее ждали. Возле машины Коломийца собрались командиры расчетов и отделений, оба офицера - лейтенант Рогозин и .младший лейтенант Коркин.
Присели, прикрылись плащ-палаткой. Роман коротко изложил поставленную батарее задачу.
- Куда их черти несут, комбат?- спросил Коркин.
- В Кенигсберг, больше некуда.
Старшина Горохов преувеличенно весело выдохнул:
- Это есть наш последний и ре-ши-тель-ный бой..
Пятницкий осуждающе нахмурился:
- Ты, Тимофей Григорьевич, гимн под лазаря не перестраивай, пожалуйста.
Старшина недоуменно пожал плечами, но проговорил виновато:
- Чего вы серчаете, товарищ комбат?
- Ладно. Сам знаешь,- ответил Пятницкий и скомандовал:- Орлы, разумные-неразумные, по местам.
Двигались в плотной темноте со скоростью улитки. Возглавлял колонну командир отделения тяги Коломиец. Он, как колясочный гоночного мотоцикла, провис из дверцы, вглядывался в осклизлую булыжную дорогу. Упаси бог съехать на поле. До рассвета пробуксуешь. Надо же, март не наступил, а тут... Скорее бы опять приморозило.
- Ползем, как в дегте,- недовольно заметил Пятницкий.
- Можно и поскорее. Только вот что, комбат,- притормаживая, сказал Коломиец,- накиньте на спину полотенце и шпарьте впереди "студера", быстрее будет.
Роман добродушно проворчал:
- У тебя, Николай, ни на грош чинопочитания, но за разумное предложение бог тебя, возможно, простит Давай свое полотенце.
Пятницкий выбрался из машины, пошел впереди. С полотенцем на плечах в шаг с ним разбрызгивал грязь Шимбуев. Колонна сразу прибавила скорость. Кургузый Алеха, поспевая за комбатом, пыхтел, скользил подошвами, рвал их из черноземной каши и вполголоса отводил душу.
- Стой! - неожиданно раздался властный женский голос.- Стой!
- Стою, хоть дои,- показал Шимбуев свое скверное настроение, но на всякий случай шаги стал делать помельче. Понятно стало - вышли к позициям зенитных батарей Значит, где-то рядом место огневых Пятницкого.
Через канаву перемахнуло несколько фигур с автоматами на изготовку. Разобрались, что за колонна, куда направляется. Цыганистого вида дивчина с сержантскими нашивками на погонах откровеннейшим образом полюбовалась Романом, потом уж повернулась к Шимбуеву Уставившись на нее, тот стоял с распахнутым ртом. Зенитчица сдвинула на глаза Алехе шапку и насмешливо спросила:
- Кого доить-то, мышонок?- и тут же подлудила голос:- Будешь ходить полоротым - немец подоит твою кровушку. А ну, захлопнись!
Довольный остановкой и восхищенный девицей, Шимбуев даже не рассердился, буркнул только:
- Экая тетенька,- и, обращаясь к Пятницкому, высказал свою догадку: Жарко будет. Если уж бабенок против танков...
Пушки отцепили на положенном расстоянии друг от друга, быстро разобрали лопаты. Рогозин с Коркиным расставили буссоль, определили места для орудийных окопов.
Началась опостылевшая, но всегда нужная и без понуканий выполняемая работа. Копали, прислушивались, вглядывались в темноту - туда, где рогулькой пропадали дороги, снова брались за лопаты. Пятницкий проверил наличие подкалиберных и бронебойных снарядов, распорядился доставить еще двадцать ящиков.
Ожидание боя взвинчивало. Пока окапывались, этого не замечалось, но когда, гася звезды, стало бледнеть небо, на позиции легла гнетущая тишина. Роман не мог сидеть на месте. Он по десятку раз осмотрел каждую пушку, побывал у соседей-зенитчиц, на огневых сорока-пяток, но обрести спокойствия не мог. Скорее бы, скорее. Лучше бой, чем эта парализующая немота сереющей ночи, это нервное ожидание...
Стоит присесть, задуматься - в голову лезет всякое Черт бы побрал дядьку Тимофея! "Это есть наш последний..." Как испорченная пластинка зудит под черепом
Роман идет к третьему орудию. Им командует артмастер Васин вместо Семиглазова... Жив ли Семиглазов? Должен выжить. Липатов говорит, если навылет, то ничего, починят...
Шимбуев - тенью рядом. На огневой позиции расчета Васина раздраженная перебранка.
- Зубов много?- яростно спрашивает Васин - Убавлю. Рой, кулема, рой глубже.
Перед Васиным стоит худой, нескладный, со впавшими щеками и всегда плохо пробритый писарь Курлович, отлаивается.