— Катенька, некогда сидеть, летом олимпиада. И если мы не сдадим Крылатское в срок, мне открутят голову и всё остальное, что откручивается.
Прошла зима, я ушла в декрет, но всё равно изредка приезжала к шефу навести порядок в его бумагах. Обратно кто-нибудь отвозил меня, уже большую и неуклюжую. Мужчины любили и жалели глупенькую молоденькую девочку, так рано решившую стать мамой.
Сашенька родился в начале апреля. Он был так же красив, как его папа — золотистые волосы, голубые глаза. Мой любимый замечательный малыш.
Глава 2
Мануэль
Поздравить с рождением сына пришли Роман Кириллович, бригадиры Сорокин, Пусько и машинист башенного крана с дивной фамилией Выдвиженский. Людмиле Сергеевне вручили букет цветов и большую коробку «Птичьего молока». Она была неподражаема с копной некрашеных волос под серебристую чернобурку, свежим маникюром и тонкой улыбкой, тронутых розовой помадой губ.
Саше подарили погремушку, а мне — пухлый конверт.
Пока мы накрывали стол, мужчины курили на балконе, лица их были хмуры, речь резка, перемежалась отборным матом. Они сердились — и было за что. Столько сил, нервов и здоровья вложено в постройку Олимпийского комплекса, работали, не считая часов, жёны и дети узнавали их лишь по фотографиям. И на тебе! Бойкот! Ну, разве не обидно за Отчизну?
За столом, выпив по рюмашке за новорождённого, потом по второй — за маму и папу, они отошли душой, потеплели, лица посветлели, разговор стал мягче, но от главной темы так и не отошёл. Покончив с закусками, перешли к горячему. Мы подали запечённую свиную шею, к ней пюре и пирожки с капустой. Очень вовремя явились Вася с Колей, пир пошёл по второму кругу. Коля периодически ссорился со своей женой и сбегал к брату. После сладкого, поставили пластинку с песнями Пугачёвой и дамы отправились танцевать с мужчинами, бывшими в явном большинстве.
Я уже устала и хотела спать, но заиграла мелодия «Без меня тебе любимый мой…» и Коля пригласил меня на танец. Они очень похожи с Васей, но старший брат ниже ростом, сильный, накачанные мышцы перекатываются под рукавами рубашки. В лицо дохнул запах дезодоранта, перемешанный с алкоголем и сигаретами. Пахло мужчиной, крепким, молодым мужчиной, явно ко мне неравнодушным. Он требовательно провёл рукой по спине, спустился к ягодицам, и на мгновение прижал меня к себе со всей силы. Я ощутила его возбуждение, но мне совсем не было противно, наоборот, тёплая волна вспыхнула внизу живота, большие груди, полные молока, напряглись ещё больше, и я прильнула к Коле всем телом. Не помню, чтобы я когда-нибудь желала мужчину так сильно, как своего партнёра по танцам. Роды пробудили во мне женщину, и будь мы сейчас одни, я отдала бы себя покорно на волю жаждущего самца. Заметил ли кто-нибудь, что произошло, не знаю, но музыка закончилась, Коля отстранился и сдавленным голосом предложил компании расходиться по домам.
Все ушли сытые, довольные, влюблённые в Людмилу Сергеевну. Захватив мусор, я вышла их проводить до подъезда. На обратном пути не стала вызывать лифт, медленно поднялась по ступенькам и совсем не удивилась, когда на тёмной площадке третьего этажа Коля жадно накрыл губами мой рот. Он целовался исступлённо, покусывая до боли губы, ласкал языком шею, гладил грудь. У меня кружилась голова. Я шептала: «Коля, Коля…» Прижал меня спиной к стене, я обвила ногами его торс. Сильным толчком мужчина вошёл в меня, и всё тело отозвалось на его движения взрывом восторга и наслаждения. Не знаю, сколько времени это продолжалось, Коля дёрнулся в последнем рывке и поставил меня на дрожащие и подкашивающиеся ноги. Поддерживая друг друга за талию, мы медленно поднялись наверх, не прекращая целоваться. Я не хотела его отпускать, но почувствовала, как потекли по животу тёплые струйки молока. Саша… Пора было кормить ребёнка.
У нашей двери Коля отстранился и, взяв меня за подбородок, глядя в глаза тихонько сказал:
— Жаль, что всё случилось так… Я уезжаю послезавтра в Афган, никто не знает ни Вася, ни моя жена. Вернусь живым, встретимся.
Я вздрогнула. Афганистан… Афганистан… Это слово заставляло плакать мам и невест, скрипеть зубами пап. Оно носилось из дома в дом, из подъезда в подъезд, шепотком, говорком, от него веяло смертью. Плохо было в Москве, никого не радовала предстоящая Олимпиада из ожидаемого праздника, превратившаяся в фарс.
— Уезжай домой, — сказала бабушка Люда, — пересиди там весь этот балаган.
Я уехала к родителям вместе с Сашенькой в конце мая. Только слепой не увидел бы, на кого малыш похож. Но никаких комментарий по этому поводу не поступило. Из разумных соображений Васю оставила в Москве. Понятно, принимая нас за супругов, постелют вместе… Сказала почти правду, муж, мол, хромает, ему далёкую дорогу переносить тяжело.
Людмила Сергеевна отговорила меня поступать в медицинский институт.
— Кать, — твердила она, — зачем тебе столько лет учиться. Иди в техникум, если тебя уж так тянет на медицину. Свой кусок хлеба всегда заработаешь.
Третьей соседкой на площадке была Оля Саренко, многодетная мать. Одна за другой рождались у неё девочки, а муж всё ждал парня. Наконец, в четвёртый раз родились мальчишки близнецы, на два месяца старше Саши. Ольга сидела с ними дома и взялась за определённую плату нянчить моего сына, пока нас с бабушкой Людой не было дома.
В конце июля вернулась в Москву подавать документы на поступление, а в августе прилетел Урмас на два выходных дня. Остановился он в гостинице. В благодарность за нашу чуткость, его комсомольская жена позволила посмотреть на сына. Ильвес привёз ребёнку одежды на несколько лет наперёд. Купил ему даже коньки и лыжи. Он гулял с нами по парку, нарадоваться не мог на сыночка.
— Катя, тебе тяжело с ребёнком. Хочешь, мы его заберём у тебя на пару лет?
Я молчала. Никуда он его не заберёт, да и кто ему отдаст. Урмас не притронулся ко мне, он поклялся супруге, что больше ничего между нами не будет. А я и думать забыла о своей школьной влюблённости, лишь благодарная этому чужому мужчине за сына.
В техникуме я познакомилась с девочками и словно опять окунулась в те, казалось, далёкие времена, когда была просто ученицей, юной и беззаботной. Перед Новым годом две подруги Лара и Тома потащили меня с собой в МИИТ[1]. У нас были пригласительные.
— Катька, — хихикали они, — это институт женихов.
Зал встретил нас ёлкой, серпантином и той особенной атмосферой праздника, которая присуща только Новому Году. Мы получили обязательные карнавальные очки и бумажку с номером стола. У двух противоположных стен стояли накрытые столы, оставляя место для танцев. Ожидался новогодний огонёк. Найдя свой столик? 15, мы уселись в ожидании. К нам тут же подошли трое ребят: Заяц, Волк и Тигр. Поздоровавшись, расположились рядом. Лица скрыты полумасками, подбородки и нижняя часть щёк выдают в них мулатов. Тигр, сидевший рядом со мной, стащил маску. На меня смотрели чёрные на фоне белых, как молоко, белков глаза, от которых трудно было отвести глаз.
— Мануэль, — представился юноша, — студент МИИТа, последний курс. Приехал из Кубы.
Он говорил практически без акцента. Сколько и в каких пропорциях смешалась в нём кровь испанцев, африканцев и китайцев, завезённых в XIX веке на Кубу, не мог бы сказать никто.
Ректор, наряженный в костюм Деда Мороза, поздравил всех с Новым 1981 годом. Хлопнули пробки от шампанского, заиграла музыка, все отправились танцевать.
Мануэль не отходил от меня ни на шаг. Мы танцевали и танцевали, то танго, то вальс, давно я так не веселилась.
Наступило утро, первое утро нового года. Одевшись, вывалили на улицу весёлой компанией. Падал снег, фонари ещё горели, в их отражении снежинки танцевали свой причудливый завораживающий танец зимы. Метро закрыто в столь ранний час, мы с подругами на такси отправились домой.
1
Московский университет путей сообщения (ранее Московский институт инженеров транспорта).