— Владычица! — воскликнул Херей.— Ты первая в праздник свой показала мне Каллирою: ты же и верни мне ее теперь, верни ту, которую ты подарила мне.
И, подняв в это мгновение глаза, он увидел стоявшее рядом с богиней изображение Каллирои, посвященное Дионисием в дар Афродите.
Дрогнули ноги тогда у него, и сердце застыло.
Голова у него закружилась, и он упал. Заметившая это закора10 принесла Херею воды и, приведя его в чувства, сказала:
— Ободрись, сын мой! И во многих других вселяла богиня страх: являет она себя людям, показываясь им воочию. Но это всегда служит предзнаменованием большого счастья. Видишь ты это золотое изображение? То раньше была рабыня, а теперь Афродита поставила ее госпожой над всеми нами.
— Кто же она такая? — спросил Херей.
— Это, сын мой, владычица здешних, мест, жена Дионисия, первого человека в Ионии.
Полихарм, не потерявший при этом известии своего рассудка, больше не позволил Херею произнести ни одного слова, а подхватил его и вывел из храма, не желая, чтобы раньше узнали о них, чем они с Хереем все хорошенько обдумают и обо всем сперва друг с другом договорятся. В присутствии закоры Херей не проронил ни слова, совладал с собой, и только слезы неудержимо текли у него из глаз. Но, удалившись от храма, он, оставшись один, бросился на землю, говоря:
— Зачем сохранило меня ты, о человеколюбивое море? Для того ли, чтобы после благополучного плавания увидеть мне Каллирою женой другого? Не думал я, чтобы когда-нибудь могло это произойти, даже если бы Херей умер! Что же теперь мне, несчастному, делать? Я надеялся, Каллироя, добыть тебя от твоего хозяина и был уверен, что ценой выкупа я сумею уговорить того, кто тебя купил. Ныне же нашел я тебя богатой, а может быть, и царицей даже. Насколько счастливее чувствовал бы я себя, если бы я нашел тебя нищей! Подойти к Дионисию мне и сказать ему «отдай мне жену»? Да разве так говорят женатому? Не могу, если бы я повстречался с тобой, Каллироя, и подойти к тебе. Мне нельзя даже сделать самой простой вещи и, как любому гражданину, с тобой поздороваться: пожалуй, это мне угрожало бы смертью, как соблазнителю своей же жены!
Так жаловался Херей, а Полихарм утешал его.
7
В это же время Фока, эконом Дионисия, стоял перед военной триерой и не без страха смотрел на нее: обласкав одного из матросов, узнал он от него истину, узнал, что это за люди, откуда они и с какой целью прибыли, и понял, что эта триера привезла с собой великое несчастье Дионисию, так как разлуки с Каллироей Дионисию не пережить. Преданный своему господину, он захотел предупредить опасность и, правда, не большую, угрожавшую дому лишь одного Дионисия, войну загасить. С этой целью он проскакал верхом в одно из сторожевых укреплений варваров,11 и там заявил, что в гавани скрывается неприятельская триера, причалившая, быть может, ради разведки, а может быть — и ради грабежа, и что овладеть ею, прежде чем она успеет причинить вред, соответствовало бы интересам царя. Фока убедил варваров и подвел их военным строем к триере, а глубокой ночью они на триеру напали и, подложив огонь, сожгли ее, всех же, кого забрали живым, связали и увели с собой в укрепление.
При дележе пленных Херей с Полихармом выпросили, чтобы обоих их продали вместе одному и тому же хозяину, и человек, которому они достались, продал их в Карию. Там, волоча за собой тяжелые кандалы, работали они на земле Митридата.
А Каллирое во сне приснился Херей в оковах, который хотел будто бы и не мог подойти к ней. Громким, пронзительным голосом закричала она во сне:
— Херей! Сюда!
Впервые услышал тогда Дионисий имя Херея и спросил смутившуюся жену:
— Кто это, кого ты звала?
Слезы выдали Каллирою: сдержать своего горя она не смогла и чувствам своим дала волю в откровенной речи.
— Херей, — сказала она Дионисию,— это несчастнейший человек, мой муж, за которого я девушкой вышла замуж. Нет удачи ему и в сновидениях: он мне приснился связанным. Но, — так продолжала она, — ты, мой бедный, разыскивая меня, умер: путы твои знаменуют твою кончину. А я живу в неге и сплю на золотом ложе рядом с новым мужем! Впрочем, я скоро к тебе приду, и если при жизни не дали мы друг другу счастья, то будем мы друг другу принадлежать после нашей смерти.
У Дионисия, слушавшего эти речи, разнообразные рождались мысли. Охватывала его и ревность, потому что он видел, что Херея и мертвого Каллироя продолжает любить, тревожило и опасение, что она может себя убить. Ободряло, однако, сознание, что первого своего мужа Каллироя считает умершим: раз Херея больше на свете нет, то, значит, она его, Дионисия, не покинет. Поэтому, насколько было то в его силах, он утешал жену и потом в течение многих дней он за ней следил, в страхе, как бы не сделала она над собой чего-нибудь ужасного. Но скорбь рассеивалась у Каллирои надеждой на то, что Херей еще, может быть, жив и что приснился ей ложный сон. Еще сильнее действовало материнство: дело в том, что на седьмой после своей свадьбы месяц родила она сына, по видимости от Дионисия, в действительности же от Херея.