— Как не помнить, своими глазами видал, — подтвердил Пузырев. — Видал, да самому не верится, что так было…
Заворуев стал вспоминать дореволюционные годы, рассказал о том, как держал конспиративную квартиру в колонии завода «Провиданс».
— Ну, а теперь почти каждая квартира окажется конспиративной, если немцы все-таки придут в Мариуполь, — размышлял вслух Андрей Емельянович.
— Может быть, завтра придется погибнуть в бою, а сегодня вся наша жизнь как на ладони — и какая удивительная! — заговорил Мазай. — Ведь это рабочий коллектив сотворил из меня человека! Разве не чудо — прыгнуть из беспризорников в инженеры? Великое дело — рабочее братство!
Когда мы приехали в Москву, в академию, Орджоникидзе сказал: «Пусть сталевары учатся у профессоров, а профессора — у сталеваров. Тогда, мол, мы добьемся невиданных успехов…» Видел я в этом году на Урале, каким металлом мы будем заливать фашистские глотки…
Макар Никитович замолчал, погрузившись в раздумье. Молчали и остальные.
Наступил серый рассвет. Комсомольцы принесли учебные листовки: «Тактика ближнего боя».
— Остается только одно — действовать против врага, — сказал вошедший Бондаренко.
— Действовать — хорошо, бездействовать — труднее, — отозвался Андрей Емельянович. — Сколько понадобится мужества, чтобы бездействовать, если тебя будут заставлять работать на оккупантов. А наш долг добиться, чтобы завод бездействовал. Предвижу, чего нам будет это стоить… Каких жертв…
— Еще больше жертв будет в Красной Армии, если мы допустим, чтобы немцы восстановили здесь производство броневой стали, — вздохнул Мазай.
…Было уже совсем светло, когда немецкие танки ворвались на территорию завода. Наступил день 8 октября 1941 года. В городе то и дело рвались снаряды. Занимались пожары. Гитлеровцы останавливали на улицах всех, кто вызывал малейшее подозрение, и расстреливали на месте. В первые же часы оккупации было убито семьдесят рабочих завода имени Ильича. Остальные скрылись, кто куда мог. Уходили по одному, исчезали в притихших переулках…
Как вспоминает Иван Андреевич Лут, он расстался с Мазаем неподалеку от того места, где ныне стоит памятник Макару Никитовичу.
Мазай отправился в село Талаковку, где у своего брата Кузьмы жила Марфа Дмитриевна с ребятишками.
В суматохе этого черного для мариупольцев дня никто не заметил, как, сняв кепку, постоял минуту знаменитый сталевар, посмотрел на родной завод и ушел проселочной дорогой…
Что бы ни сулило будущее, Макар Мазай знал: он должен бороться с фашистами и будет бороться!
Дни казались невыносимо, бесконечно длинными. Больше всего угнетало вынужденное бездействие. Но Мазай понимал: нельзя сразу, очертя голову, кидаться на врага — это не приведет ни к чему, кроме бессмысленной гибели. Нужно было выждать, осмотреться, составить план действий и тогда уже браться за оружие. И с той же страстью, с какой прежде учился и работал, Макар Мазай стал теперь думать о том, как бороться с гитлеровцами, как уничтожать их.
— С приходом немцев муж ушел в подполье, — вспоминает Марфа Дмитриевна Мазай. — Дома, в селе, появлялся редко, да и то ночью…
Как-то осенним утром Мазай увидал на дороге старого друга, сталевара Ивана Кабанова.
«Это была моя последняя встреча с Макаром, — рассказал позднее Кабанов. — Окольными путями, в кромешной темноте мы — я и еще двое парней — шли на восток, пробираясь к своим. Каждый шорох заставлял вздрагивать, выжидать. На рассвете добрели мы до села Талаковки. Остановились, не зная, пришли сюда фашисты или нет. И вдруг я увидал знакомую фигуру: Макар! Я его окликнул, но он подал знак: «Молчи!» Разговор у нас вышел только вечером. Как стемнело, мы встретились за гумном.
— Думаешь пробраться, — спросил меня Мазай.
— Иначе как же! Поймают — либо убьют, либо заставят сталь варить! И то и другое — смерть!
Мазай угрюмо молчал, видимо, мысли его были далеко. Я рассказал, как намерен пробраться через фронт.
Он слушал внимательно. Лицо его было невеселым. Наверное, лучше меня понимал, какая опасность подстерегала нас на каждом шагу.
Вдруг он с горечью сказал:
— А если фрицы вздумают на наших печах варить сталь? И нашей же сталью бить по нашим?.. Ты на какой печи работал последнее время? На девятой?