— Вместе с Шкарабулой, на девятой. Ее закозлили, — ответил я.
— Это хорошо! — оживился Мазай. — Но ведь они смогут и восстановить печи.
— Смогут, но кто будет варить сталь?
— Кто? Сам же сказал: поймают — заставят…
— Потому-то и ухожу…
— Уходишь, но не все могут уйти. У других, может, не хватит сил отказаться от работы… Надо быть настороже, чтобы в случае чего взорвать завод. Мы создадим отряды, будем бить фашистов и их холуев…
— Но для этого надо связаться со своими, найти их, — возразил я тогда.
— Концы найдутся, — ответил Макар. — Не может быть, чтобы не нашлись. Немного потерпим, а там дадим о себе знать, выйдем на связь. Главное — не допустить, чтобы на наших печах варили сталь для фашистской армии.
Прощаясь, мы крепко пожали друг другу руки.
И только после войны я узнал, что Макар сколачивал отряд из верных людей, учил их, как проводить на заводе саботаж, как добывать взрывчатку для диверсий».
…Мариуполь переживал страшные дни. Стены домов пестрели приказами командующего немецкими войсками. Под страхом расстрела жители были обязаны немедленно сдать оружие, радиоприемники, сообщать об оставшихся в городе красноармейцах и их командирах, о скрывающихся коммунистах и комсомольцах. Запрещалось, запрещалось, запрещалось… Запрещалось слушать радио, — ходить вблизи железных дорог, ездить на автомашинах, обменивать вещи на продукты, ночевать у знакомых… Расстрел, расстрел, расстрел… Город ссутулился и посерел, словно его лишили солнца и воздуха.
11 октября на завод имени Ильича приехал особо уполномоченный немецкого командования Винклер. Он объявил, что это предприятие отныне — собственность фирмы «Крупп фон-Болен». На заводских воротах появилась вывеска «Азовский завод № 2 фирмы «Крупп фон-Болен»».
В приказе № 1 от того же 11 октября Винклер грозил расстрелом всем, «кто не явится на работу в течение трех дней».
И первым к Винклеру пожаловал заместитель начальника мартеновского цеха инженер Спицын. Тот самый Спицын, который пытался убедить сталеваров, что «Советскому государству пришел конец». За Спицыным явился токарь инструментального цеха Язвинский. Бывший меньшевик, он в одном из своих заявлений в немецкую комендатуру писал: «Ныне мой бог — быт, а мои идеалы запрятаны глубоко в желудке».
Но угроза расстрела устрашила немногих, и большинство не вышло на работу. Особо уполномоченный приказал согнать на завод «отказчиков» и объявил им:
— Все уклоняющиеся от работы считаются партизанами, они будут расстреляны или повешены.
При заводе был создан штрафной лагерь для обвинявшихся в саботаже. Отсюда их направляли на расправу в гестапо. А саботажниками считали даже тяжелобольных.
«Ликвидация меньшинства ради того, чтобы убедить большинство диктуется, в конце концов, гуманными соображениями», — писал Винклер в одной из своих инструкций.
Но фашистский террор не сломил ильичевцев.
«Чтобы обуздать рабочих, надо арестовать их вожаков», — подсказал Винклеру начальник заводской полиции Подушкин, бывший начальник отдела кадров завода.
И вскоре предатель с торжеством доложил Винклеру: «Схвачены Заворуев, Пузырев и Толмачев».
«В наших руках важные персоны! Мы на них, как на приманку в капкане, будем завлекать рабочих, — обрадовал Подушкин Винклера. — Заворуев еще в начале века здесь мутил рабочих, а теперь запляшет под нашу дудку. За ним вылезут из своих убежищ и другие заводские коммунисты. Сталевар первого класса Пузырев на заводе работает с девятьсот десятого года. Он депутат Верховного Совета Украины. Толмачев тоже знаменитый сталевар, лучший начальник мартеновского цеха. Склонить его на нашу сторону будет не так уж трудно: ведь вместе с ним мы захватили двух его дочерей…»
Подушкин старался изо всех сил. Он то льстил именитым металлургам, то угрожал им — все безрезультатно. Тогда применили «особые» меры. Винклер ежедневно осведомлялся о ходе допросов Заворуева, Пузырева и Толмачева, требовал ускорить следствие. Ему докладывали, что методы «убеждения» результатов не дают. И наконец сообщили, что Заворуев, Пузырев и Толмачев «перестали существовать».
Погибли, не выдержав пыток, и старый большевик Андрей Емельянович Заворуев, и знатный сталевар Никита Алексеевич Пузырев, и начальник цеха Наум Михайлович Толмачев с двумя дочерьми. Предпочли смерть работе на врагов. Пример такой стойкости и преданности Родине еще более укрепил решимость ильичевцев бороться до конца. Саботаж продолжался.
Вскоре Винклер вызвал Подушкина и сказал ему: