— Мы еще встретимся! — пообещал трясущийся от озноба Макар, когда Данила выталкивал его из хаты, злобно бормоча:
— Ступай к своему папаше в большевистский рай!
Но попал Макар не в рай, а в больницу, куда его отвез председатель сельсовета. Три месяца пролежал мальчик на больничкой конке. Когда немножко окреп, начал здесь же учиться читать и писать.
Вышел Макар из больницы бледный, худущий и задумался: куда идти. Решил все-таки пойти домой. Но пробыл там недолго. Однажды во время обеда, когда мальчик собирался опустить свою ложку в миску щей, отчим ударил его ложкой по лбу и, уставившись на мать, стал надрывно кричать:
— Это что еще за дармоед на мою шею?!
Мать, запуганная и слабовольная, молча заплакала.
Не стерпел Макар, ушел из дому, решил отправиться в Ростов-на-Дону. Знакомых у него там не было, он не представлял себе, что будет делать, но в большой город тянуло.
Вот и он, Ростов-папа, как тогда говорили! Но злым отчимом показался голодному деревенскому мальчику этот красивый, по-южному шумливый город. Долго и бесцельно бродил Макар по улицам, дивился на грохотавший трамвай. Хотел было прокатиться на «колбасе», да не было сил взобраться. Стемнело, когда Макар вышел на главную, идущую вверх улицу — Садовую, и побрел, заглядывая в зеркальные витрины магазинов. К одному подъезду с грохотом подкатывали лихачи-извозчики. «Ампир» — с трудом разобрал вывеску Макар, заглянул внутрь, откуда доносилась веселая музыка. Увидел столики, обильно уставленные снедью, есть захотелось еще больше… Под громкую музыку какой-то толстяк неуклюже пытался танцевать с тоненькой девушкой. Потом на сцену вышла нарумяненная женщина и запела, тараща заплывшие жиром глазки:
Макарке хотелось побольше узнать о Марселе, где почему-то вместо хлеба жуют табак. Он было протиснулся в дверь, но величественный швейцар в фуражке с золотым околышем налетел неожиданно:
— Вон отсюда, босявка!
И мальчик потащился дальше, с трудом передвигая ноги. Добрался до Сенного рынка и пристроился на ларе.
На рассвете очнулся от полузабытья: кто-то тряс его за плечи.
Перед Макаром стоял подросток лет пятнадцати в клетчатом картузе, лихо надвинутом на грязные вихры.
— На, пацан, держи! — Он достал из кармана пачку «Таис», залихватски закурил и, протянув папироску Макару, спросил:
— Из каковских будешь?
— А ты кто? — вопросом на вопрос ответил Мазай.
— Дубровского знаешь? Может, читал у Пушкина о благородном разбойнике? Не читал? Темнота! Я, как Дубровский, отнимаю награбленное у проклятых нэпманов и, значит, борюсь с буржуями.
— А так ты это делаешь?
— Мы вагоны «чистим» на перегоне Ростов — Нахичевань. Ну, нечего дрыхнуть, потопаем в хазу на Боготяновку!..
Расставаться с единственным человеком, который заговорил с ним в этом большом городе, Макару не хотелось. Тем более, что он тоже люто ненавидел проклятых буржуев и к тому же был бесконечно одинок.
Так Макар стал беспризорником. Поначалу ему даже понравилась новая беззаботная жизнь: «марафет», ночевки в асфальтовых котлах, драки «жульманов», деливших «сферы влияния» за «верх» и «низ» Ростова. Вместе с «Дубровским» и его чумазыми дружками Макар «чистил» вагоны, прятался от железнодорожной милиции. Но вскоре безделье и воровские привычки новых друзей стали тяготить честного крестьянского парнишку, привыкшего к труду. Захотелось вернуться на Кубань. Поехать обратно? Долго он не мог решиться на это.
Однажды на Нахаловке, когда Мазай раздумывал, как бы честно подработать на обед, к нему подошел человек в солдатской шинели. Макару стало не по себе от пристального взгляда. Он было рванул в сторону.
— Стой, сынок! Чего испугался? Иди-ка сюда!
Что-то остановило Макара: то ли добрый голос, то ли красноармейская шинель, напомнившая отцовскую. Мальчик рассказал прохожему о своей шалой жизни, о погибшем отце. Человек выслушал повесть и сокрушенно покачал головой.
— Значит, говоришь, батька твой погиб за Советскую власть? А его сынок родной баклуши бьет?
— Я с буржуями борюсь, с нэпманами! — насупился Макар.
Засмеялся человек в шинели:
— Буржуи, нэпманы, кулачье последние денечки догуливают. Их и без тебя Советская власть к ногтю прижмет, — и, глядя в доверчивые мальчишечьи глаза, спросил:
— А почему ты в детский дом или в колонию не идешь?
— Сколько раз убегал, когда в милицию тащили, — признался Мазай. — Я человек вольный, свободу люблю!