Пол вскрыл плотный конверт, прочёл письмо и молча взглянул на мать. Она не подняла глаз, Пол перечёл письмо.
— Послушай, мама, что здесь написано? — сказал он нерешительно. Так вот почему они так переглядывались в клубе сегодня!
— Что написано, Пол? Это письмо из конторы?
— Нет, мама, не из конторы. Вот, послушай: «Мистеру Полу Чарлзу Морфи, Роял-стрит, 89, Новый Орлеан, Луизиана. Дорогой сэр! Комитет по организации первого Всеамериканского национального шахматного конгресса приглашает Вас принять участие в проводимом одновременно шахматном турнире и просит Вас прибыть для этого в город Нью-Йорк (штат Нью-Йорк) к 1 октября текущего, 1857 года. Все расходы по переезду будут Вам возмещены Комитетом. С совершеннейшим уважением полковник Чарлз Диллингэм Мид, председатель, Даниэль Уиллард Фиске, секретарь конгресса…» Как тебе это нравится, мама?
— Мне это совсем не нравится, Пол, — сухо сказала миссис Тельсид. — Мне думается, ничего хорошего тут нет.
— А что здесь плохого?
— Я не хотела бы, чтобы ты уезжал, и Эллен тоже не хотела бы этого. Кроме того, я полагаю, что игра в шахматы на ставку — отнюдь не занятие для джентльмена.
— Кто тебе сказал, что я собираюсь играть на ставку? А если никаких ставок там не будет?
— Ты в этом уверен? Ты можешь обещать мне, что никогда и ни при каких обстоятельствах не будешь играть на ставку?
Пол замялся.
— Конечно нет, мама, я не могу дать тебе такого слова. Не я устраиваю состязания — как я могу ручаться за других? Но я могу обещать тебе, что всегда буду стараться избегать игры на ставку, я сам этого терпеть не могу.
— Твоему отцу это не понравилось бы, Пол.
— Почему? Папа любил, когда я играю в шахматы.
Пол отошёл к окну. Во дворе, внизу, пели несколько негров. Они всё ещё оплакивали судью и пели вполголоса тоскливые негритянские песни без начала и конца, надрывавшие душу.
Молчание длилось бесконечно.
— Я не могу запретить тебе ехать в Нью-Йорк, — сказала, наконец, миссис Тельсид. — Ты уже взрослый. Я вижу, как у тебя заблестели глаза, ты не послушался бы меня, я это понимаю. Помни только, что ты склонен к простудам, Пол, и одевайся теплее.
Она встала, высокая и прямая, и вышла из гостиной, шурша чёрным, вдовьим платьем.
— Мамочка! — рванулся было Пол, но она ушла в свою комнату и закрыла за собой дверь.
Возвращаясь к себе, Пол наткнулся на Эллен, горько плакавшую в коридоре.
— Я знала, что ты уедешь, Пол! Я так и знала. Какая я несчастная!
Пол поцеловал её мокрую щёку. Может быть, отказаться от этого турнира ко всем чертям? Но что скажут судья Мик, старый Стэнли и все его прочие друзья по шахматам? Они решат, что он попросту струсил. Что же ему делать?
Всё равно, в суд его могут допустить не ранее будущего лета, а работа у Джарвиса ничем не связывает его. Он никогда не был в Нью-Йорке, никогда не ездил по железной дороге, никогда не видел Вашингтона, где надо пересаживаться с парохода на поезд, чтобы попасть в Нью-Йорк кратчайшим путём…
Словно поняв его, Эллен перестала плакать.
— Делай, как тебе хочется, милый, — сказала она кротко. — И не обращай на меня внимания. Я всё равно буду ждать тебя сколько придётся.
Они шептались на кресле в тёмном коридоре, точно дети прижавшись друг к другу. Из-за закрытой двери слышались звуки рояля. Миссис Тельсид всегда играла Моцарта, когда волновалась.
IX
В это время, до первого конгресса, в Нью-Йорке ещё не было специально шахматных клубов. Однако так не могло оставаться долго. В Нью-Йорк стекались люди со всех концов земного шара. Волна революций в Европе выбросила в Новый Свет очередной поток эмигрантов, а среди этих людей очень многие — русские, поляки, венгры, итальянцы — любили и знали шахматы.
Эмигранты заразили «шахматной болезнью» коренных нью-йоркцев, и сборища шахматистов стали возникать стихийно.
Летом 1857 года немец с труднопроизносимой фамилией Гиппенкухентанненрейтер (которого все звали просто Гипп) держал сосисочную с подачей пива на Манхэттене. Заведение Гиппа пользовалось заслуженной популярностью у коммивояжёров, страховых агентов, мелких газетчиков и прочего городского люда, кормящегося резвостью. Как-то репортёр газеты «Громовержец» потребовал у Гиппа, кроме гарнира к сосискам, ещё и шахматную догу с фигурами. Вокруг играющих немедленно образовалась толпа зрителей. Гипп смекнул, что с такой поддержкой его пиво и сосиски пойдут ещё лучше. Он прикупил десятка два шахматных комплектов и стал выдавать их по первому требованию. Так возник, хоть и в замаскированной форме, первый в Нью-Йорке шахматный клуб. Приманка Гиппа подействовала — вслед за шахматистами в его сосисочную пришли журналисты и литераторы, а вскоре Гиппу пришлось расширять дело. Он прикупил помещение соседнего бара, у владельца которого не хватило мозгов, чтобы подавать посетителям шахматы вместе с коктейлями…