Законодательное собрание штата специальным решением установило за «акт вендетты» обыкновеннейшую виселицу. Стрельба поутихла, но одинокий всадник на лесной дороге всегда рисковал получить пулю неизвестно откуда.
Волчьи глаза Райса блеснули так люто, что Редвуд невольно пожалел о том, что карабин остался в коляске. Но не мог же он войти с оружием в церковь, чёрт побери…
Начинался разъезд. После бесчисленных поклонов и приветствий семейство Морфи опять затряслось в коляске по скверной дороге. Солнце пекло невыносимо, судья с ворчанием развязал галстук.
— Слышите, мастер Пол? — внезапно заговорил с козел Джимми. — А дядя Эбенезер выследил здоровенного старого ракуна[3]. Большого, точно собака, говорит дядя Эб… И ещё он говорит: «Мы возьмём этого ракуна вечером, вместе с мастером Полом возьмём…». Вот будет весело, верно, мастер Пол?
— Папа! — умоляюще взглянул Пол на отца.
Миссис Тельсид нахмурилась.
— А твои уроки, Пол?
— Я их знаю, мамочка, честное слово знаю!
— Я думаю, Телли, — вступился судья, — уроки он успеет сделать в понедельник утром. Занятия в Джефферсон-Академи начинаются в час дня, он вполне успеет…
— Но ты не подведёшь меня, Пол?
На такой вопрос вполне можно было не отвечать.
— Скорее, Джимми! — капризно сказал Пол. — Почему ты так медленно едешь? Давно пора обедать, правда, мама?..
За обеденным столом сидело пятеро. Рядом с судьёй помещался управляющий имением Октав Мюрэ, усатый и румяный француз. Он болтал без умолку словно заведённый.
Слева от Пола сидел Эрнест Морфи, тридцатилетний красавец с надменным женственным лицом. Он, видимо, был не в духе. Выпуклые бархатные глаза его покраснели от бессонницы, он лениво ковырял вилкой еду.
— Много щеглят поймал ты, Пол? — спросил он.
— Это всё папа! — мотнув головой, пробормотал Пол с набитым ртом.
— Папа? — удивился Эрнест. — А мне говорили, что он зашёл за тобой на заре, но не мог тебя добудиться…
— Кто это сказал? — вспыхнул Пол.
— Все говорят! — пожал плечами Эрнест. — Я думаю, тебе следовало бы привязывать верёвку к ноге…
Пол внимательно посмотрел на него.
— Можно мне встать из-за стола, мамочка?
Он слез со стула и подошёл поближе к дверям.
— Как же тебе не стыдно так спать, Пол? — продолжал дразнить Эрнест. — Честное слово, когда-нибудь тебе отрежут уши во сне, а ты и не услышишь! Как же ты будешь без ушей?
— Постараюсь обойтись, дядя Эрнест! — кротко ответил Пол. — Но я совершенно не виноват в том, что ты опять продулся в карты, дядя Эрнест!..
Пол выскочил из комнаты под хохот отца. Эрнест улыбнулся довольно кисло.
— Сообразительный чертёнок растёт у тебя, Алонзо, — сказал он наконец, — интересно, что получится из него дальше…
— Я боюсь за него, Эрнест, — тревожно сказала миссис Тельсид, — слишком легко даётся ему всё… Он никогда не учит уроков, ему достаточно раз посмотреть в книгу. Он может вырасти лентяем, и это будет ужасно!
— Дедушка ле Карпантье тоже так говорит. — Судья задумчиво вертел на пальце серебряное кольцо от салфетки. — Но мне думается, большого вреда тут нет… Знаешь, Эрнест, бывают спортсмены с абсолютным чувством расстояния. Те самые, из которых выходят чемпионы. Бывают музыканты с абсолютным музыкальным слухом, за примером ходить недалеко…
Нагнувшись, судья поцеловал руку жены.
— Всё это случается редко, а дар, которым наделён Пол, встречается ещё реже… У него абсолютная память, можешь ты себе представить такое? Ему никогда и ничего не приходится повторять. Всё, что он видит или слышит, укладывается в его круглую головенку навсегда. У меня была неплохая память в юности, но у Пола это почти как чудо… Его можно показывать в цирке… Пойдём покурим, Эрнест. Спасибо за обед, Телли.
Братья вышли на веранду. Гибкий, изящный Эрнест был на полголовы выше плотного Алонзо. Эрнест окончил в Новом Орлеане университет, но юридической практикой не занимался. Летом он жил в имении брата, с увлечением занимаясь охотой, а зимние месяцы проводил в Новом Орлеане. Он считался одним из сильнейших шахматистов города и почти никогда не проигрывал ни брату Алонзо, ни тестю его, старику ле Карпантье, хотя оба они считались отличными игроками. Зато выступления Эрнеста на зелёном поле биллиарда или карточного стола почти всегда оканчивались плачевно, а судья неизменно тревожился и сердился.
Он любил Эрнеста, как сына. Миссис Тельсид побаивалась, что Эрнест может дурно повлиять на Пола и Эдуарда, но мужу об этом не заикалась никогда.
3
Ракуном негры американского Юга называли крупного енота-«полоскуна», ныне совершенно истреблённого в тех местах.