Я же к импровизированному туалету не подошел вовсе. Пописать в него мне было как-то не удобно, а «сходить по-большому» уже не нужно.
Ну, вот и сделано дело. Из открытого люка опять донесся в нашу угрюмую тюрьму грубый голос с минимальным акцентом:
– Эй! Семенов, щтоли! Неси давай!
Оборванец, тот, что дал мне напиться, обреченно поднялся с колен и, подхватив ведро, по шаткой лестнице, спущенной из отверстия в потолке, полез осторожно наверх. Он поднялся – лестница убралась, крышка захлопнулась. Опять стало темно.
– А ты чего свое говно не отдал? – сердито прошипел чей-то голос во мраке.
– Так он вчера про еду спрашивал. Помните? Вот своё дерьмо жевать и будет. Никому не отдаст, – послышалось из другой стороны.
Я не захотел ответить. Лишь осторожно пальцем потыкал наделанные накануне кучки. Слава Богу, кажется, подсохли. Теперь нужно подумать о правильном их использовании.
Не смотря на мое молчание, а может быть благодаря ему, все вокруг поочередно и перебивая друг-друга принялись язвить про мои странности и даже называли меня идиотом.
На идиота я не обижался. В детском доме мне внушили уважение к классической литературе и поэтому я знал – Идиот, был вовсе не идиот, а совсем наоборот: почти нормальный, почти умный и, самое главное, хороший человек. К тому же, мои товарищи по несчастью не знали к несчастью истинную причину моего поведения. Не ведали и о военной хитрости, пришедшей мне в голову. Посвящать же их в тайные планы не имело смысла. Слишком многое бы пришлось объяснять и почти наверняка разубеждать сомневающихся. Пусть смеются. Пусть издеваются. Я все равно спасу их и себя. Ну а потом-то они узнают меня по-настоящему. Извинятся и поблагодарят… Ничего… Ждать недолго осталось.
– …придушить его, нах! – донесся до меня обрывок фразы. Сердце кольнуло печалью.
– А мой зёма ихнего главного задушил, – поделился я с присутствующими информацией о подвиге моего земляка Вали Кришнова, которому в родном городе я собирался воздвигнуть памятник. – Но и сам погиб… А у меня патроны кончились… И вот я тут живой…
– Пока…
– А он тама мертвый… – прослезился я.
– Это вчера, что ли?
– Вчера.
– А курить он бросил до того, как удавил гада или после? – продолжал допытываться голос из дальнего, самого дальнего угла.
– До, – правдиво ответил я.
– Повезло. Не долго мучился, – сочувственно донеслось оттуда же. – Ой, как курить охота.
– Не долго, – угрюмо согласился я.
– Не трогайте, ребята, убогого. Скорее всего, сегодня после похорон, убитого его другом их старшого, нашего идиотика зарежут, – объяснил присутствующим мою ближайшую перспективу все тот же голос. И равнодушно добавил: – Или кто-нибудь желает предложить себя в качестве замены?
Закряхтело и заворочалось громкое молчание ему в ответ.
Люк вновь открылся. Сползла вниз лестница. Спустился по ней Семенов и забился в тенек.
– Эй! – раздался крик из светлого квадрата. – Каторый там вчеращний. Давай сьуда.
Это звали меня.
– Ну, вот и все, – долетело до моих ушей. – Я же говорил…
Осторожно, стараясь не раздавить корочку, беру два самых маленьких кусочка «made in мой организм» и смачно поплевываю на них. Подхожу к лестнице.
– А остальное кому оставил? – почти шепотом, не без глумливых ноток, произнес, сидящий в дальнем, самом дальнем углу. Я оглянулся, чтобы разглядеть его. Голова обвязана, кровь на рукаве… и судя по форме, офицер или прапорщик. Он грустно подмигнул мне, а я посмотрел на ценный груз в своих ладонях.
– Давай быстрее, – позвали сверху.
«Не дошли еще до кондиции», – мелькнула залетевшая ко мне по ошибке мысль опытного пекаря. Отвожу правую руку назад для замаха.
–Ойхмляа-а! – ужаснулись все сидящие в подвале.
С силой брошен первый комок. Он врезался в, не ожидавшего ничего подобного, нашего грозного тюремщика (одного из борцов за независимость и возможность грабить, похищать и убивать иноверцев безнаказанно). Лопнула тонкая корка и вонючая жижа расплескалась по удивленной физиономии, заклеила глаза, слепила в комок бороду.
«Так и знал, – раздосадовался я, – не засохло!». Но отступать уже поздно. Вторая попытка. Кидаю следующий комок. Он улетает куда-то за спину дико орущего и отплевывающегося, нашего грозного тюремщика (одного из искренне верующих в Аллаха, Калашникова и Франклина).
С замиранием сердца жду растянувшуюся в бесконечность секунду. Словно в замедленном кино вижу, передергивающего затвор автомата, человека с маской из моего дерьма на лице и как он вдруг подлетает в воздух на фоне моря огня и, переворачиваясь через голову, исчезает на другой стороне открытого люка…