Тётя ушла, и на её место пришла другая - в платье. И тоже просила кадры. Папа и ей обещал.
А потом ещё, и ещё, и ещё! Приходили и просили кадры и чтобы папа приехал в их город и помог открыть русские школы.
А одна тётя в кителе кричала! У неё самый трудный район, а к ней никто не приезжал и не помогал!
Папа снял очки и улыбнулся. Он просто не успел до неё добраться. Но очень скоро доберётся! А она вдруг заплакала и сказала:
- Извините, товарищ инспектор. Это всё нервы.
Тут я чихнула. Папа вынул из стола бумагу и толстый карандаш, наполовину красный, наполовину синий, и положил на подоконник.
Подоконник был широкий. Я нарисовала больших синих птиц с красными клювами. Они летали и кричали: «Кадррр!» Под птицами я подписала печатными буквами: «Кадры».
ЖАРЕНАЯ СОЯ
Я выглянула из окна. Дождик кончился. У нашей работы стояла большая собака. Рыжая. И морда у неё была добрая.
Около папы сидел уже дядя. Они оба громко говорили. Я позвала: «Папа!» Он не услышал. Тогда я встала за дядиной спиной и помахала папе рукой. Он мне тоже помахал. И я ушла.
Собаки не было. Успела убежать. Интересно, в какую сторону? Я пошла прямо, услышала пение и увидела японца с бородой. Он пел и крутил большое колесо. Колесо скрипело. А из воронки сыпались куда-то вниз жёлтые длинные горошинки.
Я нюхала горячий жареный воздух. А японец крутил колесо и пел. И не смотрел на меня.
Подошли большие русские девочки и протянули японцу деньги.
- Дайте нам жареной сои!
Японец насыпал длинные горошинки в два бумажных пакетика, отдал девочкам. А сам всё пел незнакомую грустную песню. Мне стало печально и захотелось к маме. И я запела тоже. Только я не знала слов и пела просто мотив.
Японец перегнулся через стенку и что-то спросил меня.
- Моя не понимай! - ответила я.
А он протянул мне пакетик. Жареная соя! Японец опять заскрипел и запел.
Я положила в рот одну сою и нажала на неё зубами. Она хрустнула. У меня во рту сделалось тепло и вкусно! Было вкуснее картофельных оладий. Вкуснее орехов. Вкуснее всего на свете! Я съела весь пакетик. И вдруг подумала: японец-то сою продаёт! А у меня нет денег. И я побежала к папе.
Но дом с его работой исчез! Были другие дома, а на них вывески столбиком с непонятными знаками-цветами. Теперь я знала! Это японские буквы. Иероглифы.
Потом начались маленькие домики, как у Канэто, с раздвижными дверями. Мимо меня проходили японцы и русские тоже. Только я их не знала. И они уходили.
Я побежала к нашей гостинице. Р-раз - поворот. Но коричневый дворец исчез тоже. На его месте стоял совсем другой дом с садом. Я вошла в калитку. И увидела на жёлтом песке зелёные и серые камни, похожие на черепах. Лежат себе черепахи под солнцем, пригрелись и никуда не хотят уползать. А вокруг них растут изогнутые деревья.
Мне стало не страшно, что я потерялась. Я пошла дальше. На низеньких скамейках сидели японец и японка в длинных блестящих халатах. Я подошла к ним и села рядом. Прямо на землю. Мы сидели и молчали. И смотрели на черепах. Я захотела спать, а потом чихнула. Японцы стали смотреть на меня. Я сказала:
- У меня насморк. И я потеряла работу.
Японец встал и поманил меня пальцем. Я пошла за ним. Он подвёл меня к калитке и показал рукой на дорогу:
- Ходи прямо.
Я вышла на широкую улицу и увидела папину работу. Папа был один. Он сидел за столом и писал. Я подошла и потрогала его за руку. Он погладил меня по голове.
- Папа, мне японец дал жареную сою, а денег у меня нет!
- Да-да! - кивал головой папа.
- И ещё я видела каменных черепах!
- М-м-м! - удивился папа, а сам всё писал. Тогда я пролезла под его руку, забралась к нему на колени и уснула.
В СОПКАХ
Кадрами назывались не птицы, а люди. Всех профессий. У папы просили кадры - учителей. А папа просил их с Большой земли - значит, из всей страны. Сам Сахалин считался маленькой землёй, потому что был остров.
Папа мне всё это объяснил и опять уехал в командировку. В воскресенье! А мама ушла домой к Паку. Пак перестал ходить в детский сад. И мама боялась, что он заболел. Меня она взять с собой не захотела.
Я увидела на улице Канэто.
- Пойдём в сопки!
- Твоя мама тебя пускай?
- Я теперь живу одна.
Канэто молча пошёл к нам. Ему никто не открыл. Тогда он взял меня за руку, и мы вышли на улицу.
Нас увидел Алик и показал язык. Канэто не смотрел на его язык. Тогда и я не стала смотреть.