Ему не удалось ее обмануть. Разглядела ли она на его лице или чисто женским чутьем угадала происшедшую в нем перемену, Елена Петровна в свою очередь отвернулась и стала пристально рассматривать свою косынку, особенно близко пригибаясь к ней, когда глаза ее туманили слезы.
— Ты, конечно, права, — после долгого молчания произнес он, — тут большая доля моей вины. — Он загляделся на заходящее солнце, отмечавшее алыми полосами свой путь к закату, и с грустью добавил: — Все оттого, что так нескладно сложилась моя жизнь.
Она взяла его руку, похолодевшую от волнений, и мягко потрепала ее. Светло–голубые глаза ее просили не продолжать, и нельзя было им не уступить.
«Ладно, не буду, — говорил его взволнованный взгляд, — но ведь мне от того легче не станет».
Она отняла руки, сложила их на борт и склонилась к мужу с выражением готовности слушать.
Елена Петровна отлично знала, чего так не хватает ее мужу. Андрея Ильича раздирали два, казалось, противоположных влечения: повседневно облегчать страдания людей, быть практикующим врачом — и посвятить себя теоретическим исследованиям. В юности он завидовал Листеру, Мечникову, Пастеру, послужившим своими открытиями человечеству, и мечтал быть лечащим врачом.
Влияние Крыжановского, а затем война сделали его хирургом. Он немало потрудился для своих раненых и больных, и работа приносила ему удовлетворение. Прошли годы, и его потянуло на поиски нового. Чего именно, он и сам не мог бы сказать. «У меня неспокойная душа, — говорил Андрей Ильич своим друзьям, — то, что я узнал, уже не радует меня. Лишь та загадка для меня хороша, которую я еще не разгадал».
Он продолжал заниматься хирургией и мечтать о лабораторной работе. Неудовлетворенность и тоска подтачивали его веру в собственные силы, он стал считать себя человеком недостаточно устойчивым, мечущимся из крайности в крайность. Все чаще приходил ему на память отец–старик, доживающий свой век в небольшом городе. Сколько мужества и сил было у этого человека, как мало он, Андрей Ильич, похож на него!..
Случилось врачу Илье Степановичу Сорокину, состоявшему на государственной службе, быть вызванным в тюрьму для присутствия при исполнении приговора розгами. «Что вас вынудило избить урядника?» — спросил он осужденного крестьянина. Тот обнажил тело и показал исполосованные розгами спину и ягодицы: «Старость не уважил, — сказал старик, — вон как разрисовал». Теперь ему снова предстояло пережить свое унижение. Потрясенный врач отказался присутствовать при наказании, подал в отставку и выступил в газете с резкой статьей. «Всю жизнь, — писал он, — я помогал больным, вы же вызываете меня, чтобы я помог вам при порке искалечить человека. Для этого я должен приводить истязаемого в чувство, точно исчислить силы осужденного, чтобы вы, наказывающие, случайно не засекли его до смерти и не понесли наказания». «Сколько решимости, — восхищался Андрей Ильич, — почему ее нет у меня?»
С каким удовольствием сказала бы ему сейчас Елена Петровна: «Переходи, Андрюша, к нам, Яков Гаврилович даст тебе тему, и мы будем с тобой искать тайну раковой болезни. И сил и решимости у тебя более чем достаточно». Она не отваживалась об этом заговорить и позволила себе только чуть поднять брови и выразить свое сочувствие. На высоком лбу вдоль и вширь легли подвижные морщинки — клинопись, которую он прекрасно понимал.
Андрею Ильичу ничего так страстно не хотелось сейчас, как загладить свою вину перед женой. Вспомнилось, как несправедливо он при ней отзывался о Студенцове, не щадил ее чувства к тому, кто со школьной скамьи был ее научным авторитетом, и решил сейчас доказать ей, что он нисколько не завидует Якову Гавриловичу и может о нем судить беспристрастно.
— Ты часто говорила, — с чувством искреннего раскаяния произнес Андрей Ильич, — что признаться в дурном никогда не поздно.
Ее капризно сложенные губы напомнили Сорокину, что он должен ее пожалеть, произнести то, что ей так хочется услышать.
— Я никогда серьезно не думал над тем, — продолжал он, — почему работа у Студенцова так волнует тебя, какой идеей он тебя привлек.
Это была сущая правда. Он знал, чем занята его жена, какими надеждами живет ее сердце, но мысли эти держал как бы у преддверия сознания, не давая им утвердиться там, где обращаются его первостепенные идеи и чувства. Оттуда, из задворков сознания, они не могли напомнить ему о себе.
— Очень возможно, что своим методом лечения раковой болезни Яков Гаврилович продолжает дело Александра Васильевича Крыжановского.