Вечером к Агнии Борисовне пришла Евдоксия Аристарховна. Подруги уселись в гостиной: хозяйка за пяльцами на диване, а гостья на низеньком пуфе с вязаньем, принесенным для этого случая. Когда спицы и иголка заходили в руках женщин, завязалась беседа. Воздав должное новым вышивкам, украсившим стены комнаты, рисункам на дорожках и обсудив несколько посторонних вещей, подруги заговорили о чем попало. Каждая вспоминала и тут же выкладывала все, что приходило ей в голову, никто не заботился о том, чтобы высказанное доставило другому удовольствие или представляло для него интерес. Разговор оживился, когда речь зашла о мужьях, о верных и неверных супругах. На эту тему сестра знала много интересных историй, и, слушая их, Агния Борисовна смеялась от всей души.
Евдоксия Аристарховна вспомнила одного из своих воздыхателей, самого молчаливого из влюбленных в нее. Речь его, неясная и вялая, оживлялась лишь тогда, когда разговор заходил о строительном материале и санитарной рубке в лесу. Он был лесником, любил охоту и с тревогой ждал лесных пожаров. Он приходил к ней в сельскую амбулаторию, садился в углу, чтобы никто его со двора не заметил, и, полный невысказанных дум, молчал. Когда они оставались одни, лесник смущенно глядел на нее и горячо говорил о дровах. По тону это было очень похоже на объяснение в любви. Ночами она часто слышала ржанье его Зорьки под окном. Это, возвращаясь из города, лесник останавливался около ее дома, не смея постучаться в дверь.
— Обиднее всего, — шутила старшая сестра, — что лесовик этот вовсе не был поэтом. Для него лес и роща были прежде всего кварталы. Скажешь ему: «Пошли, Степан Степанович, по грибы», он тут же спросит: «На двадцатый или семнадцатый квартал?»
Евдоксия Аристарховна шевелит быстро спицами и тихо посмеивается. Агния Борисовна улыбается. Время от времени сестра умолкает и подруги беседуют без слов: многозначительно посмотрят друг на друга, усмехнутся и понимающе кивнут головой. За этим прорвется сдержанный смех и даже раскатистый хохот. Кто узнал бы в этих веселых собеседницах строгую, неприступную сестру и бесчувственную к житейским радостям Агнию Борисовну!
— Так лесник и не объяснился?
Какая женщина упустит случай дослушать повесть о любви до конца?
— Нет, — с притворным огорчением говорит сестра, — выше деревьев фантазия не уносила его.
Агния Борисовна вспоминает такую же примерно историю.
Ее герой был врачом — скучным и пустым человеком. Он поставил себе целью отбить ее у мужа, а сам тем временем стал разводиться с женой. «Зачем вы это делаете?» — спросила его Агния Борисовна. «Разве я не вижу, — дерзко ответил он, — что вы не ладите с мужем?» Наглец убеждал ее в том, чего не было. «Какое же это имеет отношение к вам?» — удивилась она. «Я ведь говорил вам, — спокойно продолжал он, — что без вас жить не могу». «Мой Яков Гаврилович, — думала она тогда, — сказал бы это умнее. Без красивого сравнения и остроты у него бы не обошлось».
История не окончена, и, увлеченная воспоминаниями, Агния Борисовна не замечает, как голос ее оживляется и звучит все громче.
— «Уж не думаете ли вы, — говорю я этому человеку, — что я пошла бы за вас замуж, если бы с ним и разошлась?» Он усмехается: «Вы все еще любите его? Скажите, ради бога, за что?» Ему хотелось знать, и я не медлю с ответом: «Прежде всего за то, что он один заменяет мне все на свете: и людей, и книги, и театр. С ним прекрасно!» — «Ну да, — обижается мой воздыхатель, — ведь я дурак». — «Нет, — успокаиваю я его, — вы умны и интересны для другой женщины, для такой, которая не имеет такого мужа, как я».
Агния Борисовна забывает о своих неладах с мужем, сейчас перед ее мысленным взором — ничтожный и глупый воздыхатель и блестящий любимый муж. Именно в ету счастливую минуту, когда так очевидно, что нет на свете человека умнее и интереснее его, старшая сестра вдруг заявляет:
— Яков Гаврилович здорово–таки расправился с Андреем Ильичом. Михайлову есть чему порадоваться.
Она рассказывает о назначении Сорокина заместителем директора по лечебной части. Михайлов раззвонил об этом до появления официального приказа.
Первое время Агния Борисовна не знает, что отвечать. Она не понимает, почему это «расправа» и откуда у Михайлова повод для радости.
— Чем же так плохо быть заместителем? Я ничего в этом плохого не вижу.
Евдоксия Аристарховна перестает шевелить спицами и с досады откладывает вязанье. К ней возвращается ее деловитая уверенность, она складывает руки на животе и запрокидывает голову.
— Я пришла к Андрею Ильичу и сказала: «Вас назначают заместителем директора по лечебной части, устраивает это вас?» Он пожал плечами и задумался. Терпеть не могу мужчин, которым надо подсказывать ответ. «Это значит, — я сказала, — что вы будете заведовать клиническими отделениями, поликлиникой, клиническими и рентгенологическими лабораториями. Укомплектовывать их кадрами, обеспечивать их инвентарем и лекарствами. Ни один больной не сможет поступить или выписаться без вашего ведома, вы будете утверждать все операции, назначать для каждой хирурга и помощника, выдавать заключения больным, принимать посетителей, проводить конференции, проверять действие новых препаратов и вводить их в практику, наблюдать за чистотой воздуха в палатах. Это далеко не все. Устраивает вас такая работа?» Он страдальчески взглянул на меня и спросил: «А наукой когда заниматься?» — «Думайте сами», — посоветовала я ему.