Судья предвкушал удовольствие от интересных и остроумных высказываний Лозовского, а сам Лозовский не видел причины быть довольным завязавшимся спором. Ему неприятно было слышать приевшиеся суждения о низком уровне развития терапии от неглупого и доброго судьи.
— Вам не кажется странным, — спросил он, — что \люди, не осмеливающиеся судить о технической конструкции пылесоса, полотера или электрической бритвы, с необычайной легкостью предают анафеме науку, от которой зависит жизнь и смерть человечества. Принято восхищаться успехами физиков, покоривших энергию атомного ядра, а также космонавтикой, посягающей на мировые просторы, но сравните пользу, которую эти знания приносят человеку, с вакцинами против полиомиелита, калечившего детей, против чумы, погубившей < однажды четвертую часть населения Европы. Знают ли те, кто посмеивается над терапией, что скарлатина в дореволюционной России поражала временами до полумиллиона детей, из которых каждый пятый погибал. Дифтерией заболевали до ста тысяч детей и каждый второй умирал, что туберкулезные менингиты и злокачественное малокровие не оставляли свою жертву в живых? Известно ли им, что холера в прошлом обошлась нам в миллион жизней, а сыпные, брюшные и возвратные тифы опустошали деревни и губили армии во время войны. Что говорить о дизентерии, — она убивала каждого третьего малыша. Эти болезни теперь не опасны, | они утратили над человеком свою власть. Что значили старания терапевта против гнойного плеврита и сокрушающей силы крупозного воспаления легких, уносивших в могилу каждого шестого. Как и чем было утешить больного люэсом? Сказать, что болезнь пройдет? Где тропическая малярия, опустошавшая целые поселения, кого ужасает теперь рожистое воспаление? Ни больного, ни врача эти болезни больше не страшат, и достигнуто это терапией за двадцать лет…
Наступило молчание. Лозовский, довольный тем, что пристыдил судью, ждал, когда тот заговорит о деле, а судья, увлеченный тем, что услышал, меньше всего склонен был возвращаться к делу, о котором все сказано и нечего к нему добавить.
— Простите, но я с вами не согласен…
Судья твердо решил продолжить приятную беседу, добиться итого любой ценой. Говоря о своем несогласии, он не знал еще толком, с чем не согласен, надеясь, что Лозовский избавит его от необходимости доказывать, что именно их разделяет. Надежды не обманули судью.
— Заранее знаю ваши возражения, — уверенно проговорил Лозовский, — могу их выложить, все они одинаково неверны. Скажете, конечно, что мы присваиваем себе сокровища, которые нам не принадлежат, — успехами терапии мы обязаны не врачам, а фармакологическим лабораториям, создавшим пенициллин и сульфаниламиды, и микробиологическим институтам — творцам новейших сывороток и вакцин. Терапевты лишь исполнители, слава принадлежит другим… Так я вас понял?
Благодарный за то, что он вызволил его из трудного положения, судья выдал за свое то, о чем и не помыслил и не имел ни малейшего представления.
— Да… примерно так… Вы правы.
— Разберем ваши возражения по порядку, — предложил Лозовский. — Начнем с того, что открытия не возникают на пустом месте, только опираясь на успехи и практику прошлого, ученый может сделать следующий шаг. Мы не ставим под сомнение заслуги врачей, которые открыли, что лучи рентгена не только обладают способностью проникать сквозь ткани, но могут и лечить болезни. Сам знаменитый Рентген не открыл бы своих лучей, если бы задолго до него не была изобретена катодная трубка, в которой эти лучи возникают. И пенициллин и сульфидин могли появиться лишь благодаря трудам поколений микробиологов со времен Левенгука до наших дней, которые открыли те самые вирусы и микробы, на которых эти средства рассчитаны. Сами способы и аппараты для образования этих лечебных веществ создавались десятилетиями армией физиологов, врачей, биохимиков задолго до того, как научная мысль обратилась к плесени и краскам. Открытие пенициллина приписывается медикам Флемингу и Флорею, но плесенью пенициллиум лечил больных русский врач Манассеин за полвека до открытия. Сульфаниламиды, осчастливившие человечество, открыл врач Домагк, а свойство их действовать, подобно волшебной пуле, настигающей микроба среди многих ему подобных, разработал врач Эрлих. Обоих удостоили Нобелевской премии. Что касается бактериологов — творцов вакцин и сывороток, то начиная с Дженнера — отца вакцинации, и Коха — основоположника бактериологии, — все они были медиками, а Дженнер, Кох и Эрлих — практикующими терапевтами. Не обошлось, конечно, и без помощи химиков, но ведь и физики в своих открытиях не обходятся без них… Наконец, самое существенное — что значат эти открытия, не будь усилий терапевтов, изучивших их действие на больном человеке? Ведь без них эти средства никогда не стали бы лечебными… На том, Михаил Герасимович, — добавил Лозовский, — разрешите поставить точку. Перейдем к нашему делу.