— Столько, сколько уплачено Зигфридом, не заплатить никому. — Людегер обернулся к соседу и сказал ему с горечью: — Множество жизней датчан и саксов — вот цена поцелуя. А это были отменные воины.
От ран он уже совсем оправился. И брат его, Людегаст, — тоже. В последние дни, уединившись, они часто обсуждали условия мира. Сил на войну у них долго не будет, защитить бы теперь свои королевства! И чтобы бургунды сами на них не напали, решили они собрать выкуп — пятьсот подвод золота и серебра.
— А стоило заманить нам Зигфрида к себе в королевство, подружиться с ним… И не стояли бы мы с тобой в этой толпе, — мечтательно сказал Людегер.
— Только надо еще иметь сестру, такую как Кримхильда, — оборвал Людегаст мечтания брата.
Людегаст успел уже наслушаться разговоров, которые ходили среди рыцарей о влюбленности Зигфрида.
А Зигфрид, который столько мечтал хотя бы издали взглянуть на Кримхильду, теперь, ведя ее под руку, растерянно молчал, мучался от своей неуклюжести и смотрел с ужасом, как быстро приближается храм.
Лишь когда они подошли к высокому каменному крыльцу, он, словно решившись нырнуть в неизвестную глубину, выговорил:
— Так давно я мечтал об этом мгновении, королевна! Оно кончится — и мы вновь разлучимся!
В храме женщинам и мужчинам полагалось стоять порознь, всем на своих половинах.
— Нет, Зигфрид, мы не разлучимся. Из храма мы пойдем с вами вместе, — ответила Кримхильда, глядя прямо ему в глаза.
И с этими словами они разошлись.
Службу Зигфрид не слушал. Она казалась ему невыносимо тягучей. Он не мог дождаться конца, не вытерпел и вышел на крыльцо.
* * *Наконец двери храма растворились. Вновь, раздвигая толпу, показалась охрана, за нею — придворные дамы и возлюбленная его королевна.
Стражники учтиво, но настойчиво принялись отодвигать рыцарей, прокладывая путь для процессии. И тут Гунтер вновь подошел к Зигфриду и соединил его со своею сестрою.
— А теперь, Зигфрид, я скажу вам самое главное, то, что давно уже хотела сказать, — услышал он и почувствовал, как колотится его сердце.
— Говорите же, королевна!
— Награды, достойной того, что вы для нас сделали, на всей земле не сыскать. Я это хорошо знаю. И только Бог вознаградит вас на небесах. Здесь же, на земле, единственное, что мы можем и будем делать, — это любить вас всею душой. Всегда. И вы это помните, Зигфрид!
— Я готов быть вашим слугой всегда, — ответил Зигфрид. — Это для меня счастье. И мне кажется, ради этого я родился. Стоит сказать вам слово — и я отдам за вас жизнь! — Тут его голос неожиданно дрогнул, и он замолк.
«Неужели это были не простые слова?» — подумала Кримхильда. И точно так же подумал о ее словах Зигфрид.
К ним снова приблизился Гунтер.
— Все только и шепчут мне о том, как хорошо вы смотритесь рядом, — сказал он со смехом. — Взгляните, даже Гизельхер залюбовался на вас и забыл закрыть рот! Зигфрид, вы согласны охранять мою сестру и за пиршественным столом?
Еще бы Зигфрид не согласился!
Место его за столом было одно из самых почетных.
Король Гунтер умело рассадил и других гостей в соответствии с их знатностью и заслугами. А потом заиграли музыканты, и пир начался.
* * *Пировали двенадцать дней. Двенадцать дней, сменяя друг друга, играли шпильманы-музыканты. Устав от застолья, гости переходили к забавам и состязаниям. Одни показывали, как владеют щитом, отражают удары; другие бросали дротики в пень; третьи устраивали шуточные бои. Даже те, кто едва оправился от ран, принимали в них участие. Хаген и Ортвин, на славу Бургундскому королевству, были повсюду первыми. Причем Хаген дружелюбно улыбался, в раж не входил и не зарубил ни одного гостя.
А Фолькер, отважный боец, знаменосец, порой, отойдя от стола, брал в руки скрипку и услаждал гостей такой волшебной музыкой, что гости смолкали надолго и, забыв разговоры и смех, сидели как завороженные.
Гости не раз повторяли в беседах между собой, что столь доброго пира, такого собрания богатырей, где все почитали друг друга, забыв о ссорах и распрях, такой заботы хозяев об удобстве гостей и щедрого угощения они еще не встречали.
А Зигфрид впервые не участвовал в состязаниях, хотя его постоянно звали. Он лишь следил за ними издалека, не желая покинуть Кримхильду. Все двенадцать дней не отходил он от возлюбленной своей королевны. Утром встречал ее у дверей дворца, и вместе шли они к пиршественному столу. А там начиналась у них бесконечная беседа. Кримхильде казалось, что в жизни ее не было интересней рассказчика и внимательней слушателя. А Зигфрид знал: так увлеченно никто еще не слушал его истории о походах и приключениях, никто так не пугался, не переживал за него, едва рассказ доходил до очередной опасности, да ему и не хотелось прежде об этом рассказывать.
В последний день пира Гунтер позвал Зигфрида для совета.
— Мне важно твое слово, как поступить с пленниками. Ты ведь знаешь, завтра я их отпускаю. Они не хотят уезжать, не заключив со мной мира. И обещают прислать нам выкуп — пятьсот подвод серебра и золота. Стоит им верить?
— Ты ведь не хочешь иметь опасных врагов? Поэтому отпусти их без всякого выкупа. Но взамен возьми с них клятву никогда не пересекать границы твоего государства с дурными намерениями. А богатства придут к тебе сами, если станет мирной жизнь в твоем королевстве.
— Мудрый совет настоящего друга! — обрадовался король. — Так я и поступлю.
На другой день Людегер с Людегастом в окружении своих вассалов покинули Вормс, потрясенные великодушием бургундского короля.
И вновь стало пусто в королевском дворце. Удалились бойцы долечивать раны. Других отпустили в замки заняться своими делами. Удалилась в покои и королевна, больше не выходила она к Зигфриду для бесед.
Лишь вечером, закончив дела, навещал Гунтер с братьями, Зигфридом и со свитой мать и сестру.
Ради этих коротких мгновений Зигфрид коротал весь уныло тянущийся день. Едва проснувшись, он думал о вечере, торопил время, чтобы снова увидеть Кримхильду.
— Нельзя, чтобы дальше так продолжалось, — сказала королева-мать старшему сыну. — Девочка мучается и страдает весь день. Она оживает только с вашим приходом. И тебе, и мне известна причина ее страданий. Мне говорили, что этот ваш друг, Зигфрид, тоже слоняется днем, словно скучная тень. Столько я слышала разных историй о подвигах, которые он будто бы совершил, и кто бы мог подумать, что доблестный рыцарь будет столь нерешителен в обычных житейских делах. Ваш отец, например, едва обо мне услышал, сразу же начал свататься.
— Я и сам об этом немало думаю, — ответил Гунтер. — И вижу терзания Зигфрида. Но не могу же я так прямо ему объявить: бери-ка, друг, сестру мою в жены!
— Уж не просватан ли он своими родителями за другую? — предположила Ута. — Пусть тогда не морочит нам голову, уезжает в свое королевство!
— Обыкновенному рыцарю мы так бы и объявили. Но только не Зигфриду. И хотя немало я помог ему в дни пира, соединив их вместе, не стану его торопить.
— С вами, мужчинами, всегда несуразности: то храбры до беспамятства, где не надо, а где нужно — пугливы, и жены за вас принимают решения. Еще немного подожду и сама скажу вашему другу обо всем, что ему полагалось бы сделать.
* * *А Зигфрид снова собрался уехать.
Казалось бы, так это просто — подойти к Гунтеру и сказать: хотелось бы мне с тобой породниться, отдай же сестру свою мне в жены.
Но чем дороже становилась ему Кримхильда, тем невозможней был этот разговор.
«Если она откажет, жизнь моя кончена! — повторял он не раз про себя. — Без нее нет жизни и мне». «Сегодня вечером я все скажу ее братьям и ей самой» — назначал он себе срок каждое утро, но в последний момент отступал, не решался.
Он собрался уехать, чтобы из дома, из Ксантена послать сватами знатных людей своего королевства. И они бы обо всем договорились.