Не пойду я на эту встречу! С кем встречаться? С Кузнецовой? Мне достаточно того, что она звонит каждую субботу. С гадом Крючковым? Или с Аней, которую жизнь наверняка превратила в толстую неряшливую тётку?..
Нет уж, увольте, однокласснички мои дорогие! Не пущу, не позволю грязными ножищами шастать по моему чистому и светлому прошлому. Единственный, кого я искренне хотел бы видеть, так это Славка Коростылёв, но с ним мы можем встретиться и без всяких вечеров встреч.
Размышляя так, я задремал, но вскоре был разбужен телефонным звонком. Чертыхаясь, снял трубку и только хотел осведомиться у Кузнецовой насчёт её деток, они у неё такие же настырные или переплюнули свою мамашу, как тихий женский голос произнёс:
– Алло, Георгий? Это Аня.
Могла бы и не представляться, я узнал бы этот голос из тысячи других женских голосов. Ощущая, как сердце рвануло с места в карьер, я ответил:
– Здравствуй… Здравствуйте… Слушаю Вас.
Нет, я всё-таки безнадёжный кретин… Не так нужно было отвечать ей, не так… А как?..
– Это я, Георгий, Аня Смирнова. Ты не узнал меня? Мне позвонила Лера и сказала, что ты хотел увидеться со мной?
Если бы сейчас Кузнецова попалась мне на глаза, я бы такого ей наговорил! Ах ты, миротворческая сволочь! Старая сводница!
– Аня… Я, собственно говоря…
– Я, наверное, не во время, ты извини. Просто, я улетаю сегодня в Москву, а оттуда во Владивосток. Самолёт в десять вечера. Мы могли бы встретиться в аэропорту, если ты, конечно, не против.
– Я не хочу с тобой встречаться.
Как я смог сказать ей это – ума не приложу.
– Почему? – в её голосе слышалось удивление, смешанное с обидой.
– Потому что это будет предательством по отношению к той Ане, которую я помню.
– Я ничего не понимаю. Какое предательство? – похоже, она совершенно растерялась.
– А тут и понимать нечего. Зачем нам встречаться?
– А ты, оказывается, жестокий человек, Георгий. Зачем вообще люди встречаются? Зачем встречаются бывшие одноклассники, старые друзья?
– Исключительно для того, чтобы напиться. Лучше всего для этой цели подходит пойло под названием «White Horse».
Я бросил трубку. Похмельная лошадка в моей голове проснулась и лихо щёлкнула копытцем в правый висок. Я достал ещё две таблетки аспирина. Вновь зазвонил телефон. Вне себя от злости, я снял трубку и крикнул:
– Что ещё?
– Ты придурок, Катвицкий, самый обыкновенный придурок! – Кузнецова орала так, что трубка вибрировала у меня в руке. – Слава Богу, что у тебя нет детей! Таким придуркам, как ты, нельзя размножаться! Что ты ей наговорил, а?!
– Не лезь в мою жизнь, Кузнецова!
– Да пошёл ты к чёртовой матери! Кому нужна твоя жизнь? Ни-ко-му! Как, впрочем, и ты сам.
– Лерка, не кричи. Мне сложно тебе объяснить…
– Не надо мне ничего объяснять, – вопила Кузнецова, – это ты своим дебилам-студентам будешь объяснять различие между дерьмом восемнадцатого века и дерьмом века двадцатого. Сиди и ковыряйся в своих окаменелостях, и утешай себя, что роешься в культурных слоях. Там тебе самое место! Скажите, пожалуйста, какая скотина эгоистичная!
– Кузя, прекрати ругаться. Зачем нужна эта встреча? Что я ей скажу?
– Любит она тебя, Катвицкий, – горестно вздохнула Кузнецова, – столько лет прошло, а всё забыть не может, дурака. Я ведь тебе говорила тогда, что она с выпускного к маме ушла, а ты заладил: Крючков да Крючков… Ладно, чёрт с тобой, я ведь как лучше хотела. Всё. Пока, а то я из-за тебя на дежурство опоздаю.
Когда я подъехал к аэропорту, повалил снег. Крупные белые хлопья кружились в свете уличных фонарей, как в тот далёкий январский вечер, когда я провожал Аню с премьеры школьного спектакля.
«Если снег будет так валить и дальше – могут и рейс отменить, – думал я, сидя в машине. – Зря я приехал. Мало ли что Кузнецовой в голову взбредёт. Любит… У неё семья: муж, дети… Не сложилось что-то? А я тут при чём? Какой из меня утешитель? Не хочу с нею встречаться, не хочу!»
Но как озарение на миг выплыла из памяти тоненькая фигурка в коротенькой белой шубке и белой шапочке, из-под которой выбилась длинная чёрная коса…
Зал ожидания был почти пуст. У окна сидели четверо молодых парней, а ближе к проходу, спиной ко мне стояла грузная темноволосая женщина в бесформенном коричневом пальто.
«О, Господи! Только не это. Вот она, «судьбой обещанная встреча», вот оно, то, чего я так боялся! Вот почему я не хотел встречаться с нею. Бегом отсюда, пока она не обернулась, бегом!»
Я бросился к выходу и в дверях столкнулся с невысокой изящной женщиной в длинной серой шубе. Милое худощавое личико, лучики-морщинки в уголках серых огромных глаз… Чёрная коса, короной уложенная вокруг головы… Аня?
По-детски припухшие губы дрогнули в чуть заметной улыбке. Она прошла мимо, едва кивнув, словно мы расстались только вчера, словно и не было между нами расстояния в четверть века. Её каблучки наполнили эхом и оживили зал ожидания. Она подошла к окошку регистрации, а я стоял как вкопанный, не в силах двинуться с места. Неожиданно, она повернулась и направилась ко мне.
– Я всё поняла, Георгий. Не нужно ничего говорить и объяснять. Ты прав, нам действительно незачем встречаться. Я давно уже не та Аня, которую ты знал и в которую был влюблён. Конечно, я догадывалась о твоих чувствах, но мне хотелось, чтобы ты сам сказал о них, понимаешь? Пусть всё остаётся по-прежнему. Давай считать, что этой встречи не было, и моего нелепого телефонного звонка тоже не было.
– Я вёл себя как последний подонок. Прости… Можно всего один вопрос?
– Конечно, – улыбнулась она.
– Если ты догадывалась о моих чувствах, почему ушла с Крючковым тогда с выпускного?
– Я ушла, потому что за мной прибежал сын нашей соседки. Маму забрала «скорая» – она же у меня сердечница… была. А Валера, он тоже ушёл что ли?
Шах и мат Катвицкий! И мат этот ты поставил себе сам двадцать пять лет назад. С твоим воображением, Катвицкий, нужно было в литературный поступать, сейчас бы уже, глядишь, и «Букер» отхватил!
Я не помню, о чём мы ещё с ней говорили. Кажется, я спрашивал её о детях, она что-то отвечала. Потом объявили регистрацию на её рейс, и я с идиотской улыбочкой пожелал ей счастливого полёта.
По дороге домой я старался убедить себя, что мне всё равно. Против обыкновения, я не стал ставить машину на стоянку, а припарковал её прямо у подъезда. В этот вечер я надрался так, что уснул прямо на кухне. Клюева – конечно полная дура (по её мнению Афина и Паллада – это две богини), но коньяк принесла отменный Последнее, что я запомнил, это голос Лерки Кузнецовой, орущий неизвестно откуда: «Такие идиоты, как ты, Катвицкий, не должны размножаться!»
Кариатида
Часть первая. Вадим
Мой приятель-художник прожил на
земле мало лет…
А. Макаревич
Серый питерский рассвет разогнал остатки сырой промозглой ночи, и чад догоревших свечей, смешанный с запахом краски, стал просто невыносим. Вадим отложил кисть в сторону и осторожно, изо всех сил стараясь не смотреть на холст, вышел на кухню. Две чайных с горочкой – кофе, две чайных без горочки – сахара, щепотка корицы и несколько крупинок соли… Аромат кофе смешался с запахом сырого холста, проникшего сюда, несмотря на плотно прикрытые двери. Теперь оставалось самое трудное – войти в мастерскую и увидеть то, что получилось. Или не получилось.
Он давно научился не смотреть сразу на свои работы. Законченная картина могла ждать день, два, а бывало что и несколько недель.