– А вы – приезжая, – полувопросительно произнёс тип, но договорить не успел, – наглая морось хлынула с небес таким мощным ливнем, что пришлось спасаться бегством под спасительный свод того самого арочного подъезда, откуда десять минут назад появился гламурный тип. Там, в полумраке он лихо щёлкнул каблуками старых, насквозь промокших туфель и, склонив голову, сказал:
– Разрешите представиться: Вадим. Вадим Демский – художник.
Рина весело рассмеялась и протянула ему маленькую ладонь.
– Рина. Просто Рина.
Он, не выпуская её озябшую мокрую руку, вновь заглянул в глаза, словно надеялся отыскать что-то, известное лишь ему одному.
– Что вы так на меня смотрите? – она поёжилась, то ли оттого, что окончательно замёрзла, то ли от его странного вопрошающего взгляда.
– Скажите, Рина, мы с вами раньше нигде не встречались? Я ведь угадал – вы приезжая.
– Совсем как в сериале, – разочарованно ответила она, – сейчас вы скажете, что моё лицо вам знакомо, что вы искали меня всю жизнь… Чушь какая!
– Да, да, именно так и скажу! И не просто скажу, а покажу! – И не отдавая себе отчёта в том, что делает, повинуясь какому-то внезапно нахлынувшему порыву, он схватил её за руку и потащил под проливным дождём к двухэтажному дому в глубине двора. Рина и не пыталась сопротивляться. В одно мгновение ливень промочил её насквозь, ей было не просто холодно, зубы её стучали, и когда сумасшедший художник втащил её в маленькую тёмную прихожую своей квартиры, она не испугалась, а напротив, с облегчением вздохнула. «На улице дождь, а здесь тепло и тихо, и пахнет чем-то необыкновенным, то ли корицей, то ли кофе, и ещё, почему-то краской… А Серж наверное уже дома… Волнуется… А, чёрт с ним! Ему волнения на пользу идут, глядишь – и разродится очередным бестселлером, где главной героиней буду я…».
Часть четвёртая. Озарение
Он умел только то, во что верил,
А как же иначе?
А.Макаревич
Запах свежемолотых кофейных зёрён кружил голову. Кофе был восхитительным – вкусным и крепким. «Ни за что на свете, никогда больше не буду пить растворимую бурду. Люди, вас кто-то жестоко обманул – настоящий кофе не имеет ничего общего с той жидкостью, в которой растворена вся периодическая таблица Менделеева…».
Рина сидела в кресле, уютно поджав под себя ноги, заботливо укрытые тёплым шерстяным пледом. Вадим устроился на низеньком кухонном табурете и пристально смотрел на Рину, боясь отвести взгляд. Он словно самому себе не верил, что не дававшая покоя, Рыжая властительница его снов, сидит сейчас рядом и пьёт сваренный им кофе. С того момента как они встретились, прошло немногим более двух часов. За это время они успели рассказать друг другу о своей жизни всё или почти всё, и теперь им казалось, что знают они друг друга давно. Целую жизнь. Вечность.
Дождь давно кончился, и стремительно падающее за горизонт солнце запуталось в рыжих прядях.
– А что ты мне хотел показать, Вадим? – Рина поставила кофейную чашку на подоконник.
– Тебя. Я хотел показать тебе Тебя, снившуюся мне всю мою жизнь, измучившую меня этими снами.
– ?!!
– Я не мог разглядеть твоё лицо. Понимаешь, оно всё время ускользало от меня, было каким-то размытым, нечётким. Я искал тебя на улицах и набережных родного города, я влюблялся во всех встречных рыжеволосых девушек и женщин, надеясь, что нашёл тебя. Но, увы… Рано или поздно я понимал, что ошибся, что это не ты, ведь ты продолжала сниться мне… А сегодня ночью я увидел твоё лицо. Проснулся и до самого утра писал. Закончил, вышел из дому и встретил тебя настоящую!
– Можно мне взглянуть? – Рина легко коснулась рукой щеки Вадима, – где она?
– Там, – он кивком головы указал на дверь в мастерскую, – только, иди одна. Я боюсь смотреть на неё. А вдруг я опять ошибся.
Рина осторожно сползла с кресла и как была босиком, на цыпочках подошла к двери в мастерскую. Её взгляду открылась огромная комната, заставленная мольбертами, картинами в рамах и просто холстами, сваленными в груду. Множество тюбиков с красками, баночек, кисточек и кистей, ещё каких-то приспособлений, о которых Рина понятия не имела. На стене, единственной без оконных проёмов висели, очевидно, уже законченные работы.
И тут Рина увидела её, точнее – себя. Маленькая рыжеволосая кариатида стояла на сером камне, высоко подняв гордо посаженную голову. Одна рука её упиралась в крутой изгиб обнажённого бедра, а вторая в изящном подъёме удерживала на раскрытой ладони целый город, с хорошо знакомыми очертаниями домов и улиц. Там, на этих улицах, было полным-полно машин и людей, на балконах домов копошились дети, собаки, коты; сидя за столами ели и пили мужчины и женщины с обрюзгшими синими лицами… А внизу, у серого камня плескалось самое синее море в мире.
«Господи! Но ведь так не бывает… Как он мог увидеть?..»
Она не прошептала, не крикнула, а выдохнула: «Вади-и-и-м…», и в тот же миг ощутила на плечах его сильные, нежные руки.
Рина разрыдалась, а он, гладя её рыжую взлохмаченную голову, смотрел на творение рук своих уже без страха, понимая, что на этот раз не ошибся. Потом Рина, как завороженная, переходила от одной картины к другой и от восхищения не могла вымолвить ни слова. Особенно поразили её три картины, они и висели рядышком, слева от камина. На первой – седой длинноволосый старик в каком-то невероятном, развевающемся балахоне с резным посохом в руках. По посоху змеились узоры и надписи, то ли руны, то ли ещё что. За спиной у старца угадывалось очертание планеты, непохожей на Землю.
– Это Альтаир, – пришёл на помощь Вадим, – есть такая звезда в созвездии Орла. Но, это нам она кажется звездой. На самом деле – это планета, и она очень похожа на нашу Землю. А если бы ты очутилась там, на Альтаире и посмотрела бы на Землю, то была бы очень удивлена – ты бы увидела звезду…
– Где-то я читала о том, что человек тянется к звёздам, забывая, что Земля тоже звезда, кажется у Ефремова, – прошептала Рина.
Со следующего полотна на Рину смотрела прекрасная бронзовокожая амазонка. Она мчалась под облаками на тонконогом вороном коне. Длинные рыжие волосы девушки, развеваясь, перепутались с иссиня-чёрной, роскошной гривой скакуна. «И всё-таки – рыжая!» – с каким-то удовлетворением отметила Рина и улыбнулась. Ещё она заметила, что ни уздечки, ни седла на коне не было – руки прекрасной всадницы тонули в массивной гриве, да и сидела она на нём как-то особенно, полулёжа, так, что согнутые в коленях ноги её находились на спине коня. И никакой одежды, только щиколотки ног охватывали витые серебряные браслеты, рисунок на которых точь-в-точь повторял рисунок широкого пояса на немыслимо тонкой талии всадницы.
– Именно так они и держались на лошадях, – словно угадывая мысли Рины, сказал Вадим, – это Ипполита – царица амазонок.
– Я слышала легенду о ней, – Рина с трудом оторвалась от созерцания прекрасного обнажённого тела всадницы.
– О, о них существует множество легенд. Многие из них – правда, многие – вымысел, как та, в которой говорится о том, что амазонки выжигали себе одну грудь, чтобы было удобнее стрелять из лука. Они были совершенны! Впрочем, как и сейчас.
Рина удивлённо взглянула на Вадима.
– Я имел в виду внутреннюю сущность, а не то, что представляет собой человек внешне. Для того чтобы запечатлеть внешность есть великое изобретение – фотография. Художник же должен уловить внутреннюю сущность. Это не так просто, порой за ангельской внешностью скрывается уродливый монстр. А бывает наоборот… Иногда это удаётся и фотографам, в основном тем, кто работает с чёрно-белой фотографией. Не замечала? Вот ты, например, знаешь себя? Знаешь, кто ты?