- Но. есть ли в этой дикой стране опера?
- Нет оперы. И вряд ди будет.
- Так я создам ее! Пусть я стану автором первой русской оперы. Не верю, что Россия от моих услуг откажется.
- Не путай Россию с двором императрицы, - поправил его Тарсио. - Ты жаждешь золота от нищей страны, где богат только двор. Россия будет петь свои песни, больше похожие на стон. Здесь - не Италия, и твоих песен не запоют на улицах. А при дворе с тебя потребуют. знаешь ли чего?
- Не знаю, - отвечал Арайя.
- Им лесть нужна. Хоралы и кантаты! Ты будешь погибать в презренном славословии, и музыка твоя умрет там же, где и родится, - во внутренних покоях Анны Иоанновны.
Франческо Арайя высоко поднял чашу с вином:
- В таком случае я. остаюсь. Вы говорите - им нужны лесть и хвала? О-о, знали б вы, мазильщики, сколь музыка моя подвижна. Писатель или живописец всегда несчастны. Они обязаны творить конкретно: вот хорошо, вот плохо! Вот краска белая, вот черная, синьоры. Совсем иное в делах музыкальных. Влюбленный в женщину, в честь красоты ее создам я каватину. Я ночью пропою ее, безумно глядя в глаза возлюбленной, и будем знать об этом только двое - она и я! Зато потом, - расхохотался Арайя, - я эту каватину без стыда при дворе. продам! Название ж каватине дам такое: "Величие Анны, Паллады Севера", и. купят олухи. Да, купят - за название! Неплохо, а?..
Живописец и декоратор переглянулись.
- По этой улице, что Невскою перспективою зовется, следуй до Невы все прямо, прямо. Там тебе встретится речонка, по названию Мойка, ее ты перейдешь и путь продолжи. Когда увидишь лес и шлагбаум опущенный, здесь городу конец. И будет течь река по имени Фонтанная, по берегу ее ты заверни налево. Увидишь вскоре дом, вернее же - услышишь пение. Вот там, на Итальянской улице, живут артисты наши. Войди без хвастовства. Будь вежлив и почтителен к кастратам славным. И помни, что судьбу решать нужно не ночью, а только на рассвете!
Перекинув через плечо конец плаща, Франческо Арайя входил в столицу русскую, чтобы покорить ее. Итак, дело за оперой. В это жуткое русское безголосье, где жизнь народа-певца раздавлена поборами, измучена палачеством инквизиции, пусть ворвется его музыка - легкая, игривая, сверкающая, как потешный фейерверк! Она вспыхнет в узком и душном закуте царского двора и. там же угаснет. "Подумай, Франческо, как следует. Еще не поздно: может, лучше вернуться на пристань, сесть на корабль и отплыть домой?" Нет, Франческо Арайя останется в России, ибо он жаждет золота. много золота!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На месте Педагогического института имени Герцена в Ленинграде когда-то роскошествовала усадьба Рейнтольда Левенвольде. (От тех времен осталось несколько деревьев.) В царствование Анны Кровавой здесь, в кущах оранжерей, таились беседки-люстгаузы, куда гости по лесенкам взбирались, чтобы в уединении мыслить или амурничать. Фонтаны падали в бассейны, обложенные ильменскими раковинами. В залах дворца Левенвольде играли водяные органы, в которых вода издавала самые необычные мелодии. А по ночам, уже не зная чем себя развлечь, пресыщенный сибарит велел гасить свечи, лакеи рассыпали в партерах зелени тысячи светляков, собранных в лесу, и в этом феерическом свете блуждал хозяин, меценат итальянских певцов.
Летом 1735 года здесь появился Франческо Арайя.
- Ваше сиятельство, я сочинил композицию, дабы музыкой доставить приятное волнение великой монархине российской.
Гофмаршал полюбовался игрою своих перстней:
- Одобряю, маэстро! Прошу вас к инструменту.
Франческо картинно откинул малиновый плащ, склонился над клавишами, крытыми перламутром.
- Название композиции "Абиацар, или Сила любви и ненависти", в ней я желал возвеличить христианские чувства царицы.
Оперу поставили в придворном театре 29 января 1736 года, а слушателям были розданы афишки, в которых поэт Василий Тредиаковский перетолмачил либретто на язык русский. Наш музыковед Т. Ливанова в своей обширной монографии о музыке того времени писала: "Принимая во внимание, что то были первые оперные впечатления Петербурга вообще, этот факт нельзя недооценивать." Анна Иоанновна прослушала Арайю с удовольствием, благо уже знала от Левенвольде, что никакой крамолы не будет, а музыка восхвалит ее величие.
Антиох Кантемир, бывший тогда послом в Лондоне, сразу же выписал партитуру оперы Франческо Арайи, которой заинтересовалась английская королева. Между композитором и поэтом стояла синьора Пьянтонида, певшая раньше в Лондоне, а теперь - в труппе Арайи. Опустим занавес?
Воодушевленный первым успехом, Арайя сочинил кантату "Состязание Любви и Усердия", в которой были такие куплеты:
Можно ли найти более усердия,
чем у тебя, августейшая самодержица,
и любовь более пылкую,
нежели любовь к тебе твоих верноподданных?
Как не счесть звезды на небе
так невозможно исчислить твои славные деяния.
О, смелость композитора! Ты
потерпела аварию среди океана добродетели.
Солнце не нуждается в похвалах,
как и божественная русская императрица.
Все сатрапы обожают восхваление их мудрости.
- А он и впрямь гениален, этот итальяшка, - зычным басом прорычала Анна Иоанновна; на корявом лице ее горели жгучие черные глаза. - Такого-то мне и надобно.
Композитора сразу окружили придворные.
- Ах, синьор Арайя! - восклицали они нарочито громко, дабы их слышала императрица. - Как вы тонко поняли нашу добрую государыню, как справедливо очертили ее ангельский характер.
Осыпанного милостями композитора повели к присяге. У святого алтаря Арайя, которому рукоплескали Рим и Тоскана, поклялся служить "ея императорскому величеству государыне.".
Ну, а как быть тем, которые клятв не давали?
Сейчас расскажу. Как раз в это время Мавра Шепелева, фрейлина цесаревны Елизаветы, сочинила для музыки "действо" о какой-то Лавре, претендующей на престол. Цесаревну с ее фрейлиной пронесло мимо беды. Но список либретто обнаружили у певчего регента Ивана Петрова. Его, беднягу, и разложили на лавке в Тайной канцелярии - под кнут:
- Ты, сокол наш ясный, эту музыку с виршами позабудь. Не твоя забота. Ежели опера и понадобится государыне нашей, голубице пресветлой, так найдутся иные мастера. Надевай портки! Вставай! Да скажи спасибо, что живым выпустили.