Так вот, на Мишу эти Данины мысли подействовали самым продуктивным образом, и он тоже принялся сочинять историю — попроще и покороче, но вполне душещипательную. Жила-была семья, и постигло ее горе: у дочки поражены почки, нужна пересадка, и отец отдает дочке, тогда еще ребенку, свою почку. А через годы (тут Миша собирался выстроить вполне капитальный роман) всяких семейных коллизий, взаимных измен и прочих страстей супруги развелись, причем дочка осталась с матерью (которая в представлении автора сука распоследняя и видеться с ребенком отцу не дает). Ну вот, живут, стало быть, супруги поврозь, жена нашла нового мужа, дочка потихонечку отца забыла, а тот мыкается, то пьет, то бросает, женщин меняет, но душой не прирастает ни к кому и страшно тоскует по своей кровиночке. И вот обнаруживается у него неоперабельный рак (может, как раз на оставшейся почке разместился, этого Миша пока не решил), и осталось ему жить ничего, лежит он запущенный, неухоженный, страдающий в какой-то провинциальной больничке — и тут приходит к нему красивая молодая женщина, глянула: Боже! Слезы, то-се... Дочка папу разыскала, стерва мать все же рассказала ей, кто ей жизнь спас в детстве. Леденящая душу сцена, дочка везет папу в Германию (отдельно — пишет Миша примечание для себя — решить, откуда у нее деньги: то ли продала квартиру, то ли муж у нее богач), над ним трудятся лучшие врачи, спасают. И вот, еще слабый, он сидит в лонгшезе в каком-то заморском санатории, птички поют, кругом цветы и всяческая благодать, дочка держит его за руку, к нему с виноватой улыбкой приближается пожилая, но все еще приятная на вид дама — это ж его бывшая жена. И тут сознание, а с ним и жизнь покидают героя. Все это было предсмертным бредом. Надо сказать, что Миша настучал сотню с лишним страниц этого романа, когда решил отказаться от этой затеи по вполне пустяковой причине: добрый приятель, доктор Борис Игоревич Раунд, авторитетно сообщил ему, что пересадка ребенку почки взрослого человека невозможна. Глупо, ох как глупо было бросать работу из-за такой мелочи. Но, думаю, причина была другой: ну не рожден был Миша для длинных, с долгим дыханием романов. Его удел — рассказики.
В подтверждение тому — такое вот маленькое произведение Михаила Сергеевича, посвященное Елене Ивановне Затуловской, твердость характера которой восхитила автора. Надо ли говорить, что в основу рассказа положены реальные, а вовсе не вымышленные события.
Рыбий жир
В ясли-сад Леночку мама собирала обстоятельно, хотя торопиться, конечно, приходилось — работа на «Лампочке», Московском электроламповом заводе в готическом дворце на Электрозаводской улице, где в самом начале того еще, двадцатого века открылась первая в России мастерская, выпускающая электрические осветительные лампы, а во время нежного Лениного ясли-садовского возраста там чего только не производили, даже такую диковину, как цветные кинескопы, — так вот, работа там начиналась в восемь, и опаздывать — ни-ни. К тому же свой, мэлзовский детсад был уж очень хорош, устроиться туда было непросто, и дисциплина там была не мягче, чем на самом заводе. Мама надевала на Леночку белоснежные чулочки (колготок еще не придумали, а если и придумали — так это там, за границей, а у нас они появятся в широком обиходе лет через десять) — только свежестиранные, второй раз надеть — Боже упаси; беленькие трусики (зимой — штанишки с начесом); шерстяное платьице с белым же воротничком; непременно — чистейший передничек (сами понимаете, какого цвета, причем еще один брался в запас на случай, если с первым произойдет какая ни то неприятность вроде пятнышка); ну и по белому банту в каждую туго заплетенную косичку.