У Жана колотится сердце. Подумать только! Он переводит дух, закуривает и продолжает чтение.
Казалось бы, сказка близится к благополучному концу. Шантеклер и фазаночка уединяются от крикливых птиц разного званья — кроме соловья, также влюбленного в Розу, — но тут следуют сразу два несчастья: охотник убивает певчую кроху, сладкозвучного певца любви, а фазаночка, приревновавшая своего возлюбленного к утренней заре, заговаривает ему зубы (да ну, какие уж тут зубы у петуха), отвлекает своими ласками, и заря — да-да, восходит без всякого петушьего крика, сама по себе!
Ну, тут сигаретой не обошлось. Жан отложил книгу, вышел из кладовки, нацедил стакан вина, залпом выпил и только потом вернулся к чтению.
Шантеклер погружается в глубокую печаль: это что ж получается? Он вовсе не властитель светлой зари, она и без него приходит в урочный час! Не он разгоняет мрак и пробуждает природу, наполняет ее радостью? Так в чем же смысл его существования? Его зоревой песни? У него отняли смысл жизни, его великую миссию! Но что это? Вновь запел соловей — да, уже другой, но это не страшно, ведь святая вера и любовь так пылки, так неутомимы, что их убить нельзя — они воскреснут. А значит, и великое служение Шантеклера, служение свету, не напрасно, он просто чуточку себя переоценил, но миссия осталась той же — разгонять тьму, возвещать зарю, пусть не эту, сегодняшнюю, — иные, дальние зори. И благородный Шантеклер собирается вернуться на свой птичий двор, к своим курам, к старой ворчливой наседке. Даже фазаночка не в силах его удержать. Они расстаются. Но и это не конец — появляется охотник, ему мало ни за грош пропавшего соловья, он уже прицелился в Шантеклера.
Ну нет, это невозможно, Жан снова откладывает книгу, выходит и нацеживает себе уже кувшин вина. С ним он возвращается в кладовку и, прихлебывая, продолжает.
В порыве предупредить любимого фазаночка взлетает — и попадает в силки. О, только б он не погиб! Заря, он твой певец, спаси его! — молит плененная птица, пусть только он уцелеет, а она сама будет ради него покорно жить в неволе птичьего двора. И тут гремит выстрел.
Драматическая пауза.
И: КУКАРЕКУ!
Спасен! Спасен! Вся живность разбегается и разлетается.
На сцене остается распростертая в силках фазаночка — к ней тяжелыми шагами приближается охотник.
Ах ты, батюшки, — закрывает книгу старый Жан. Он качает головой... И с отвращением смотрит на свои длинные тонкие пальцы: пыточные клещи, вот что они такое. Жан вышел во двор и приблизился к сетке, ограждающей курятник. Вон он, молодой петушок, еще вчера приговоренный им к превращению в каплуна. Задорный гребешок пронизывают лучи заходящего солнца. Он ходит среди кур, высоко поднимая лапы с уже обозначившимися шпорами — и вдруг бьет крыльями, тянет шею — вот-вот закричит петушьим криком. И закричал — негромким, нетвердым, неуверенным криком. Ну же, вестник дальних зорь, пробормотал Жан, подожди, все у тебя получится. Chante, шепчет он. Chante le clair. Будешь певцом света, никуда не денешься.
Не то чтобы с этого дня Жан пристрастился к чтению. Вовсе нет, он по-прежнему читает только газеты, да и то редко. Но больше никогда и ни за что не соглашался превратить петуха в каплуна.
Впрочем, на кур такая милость не распространяется, и пулярки продолжают приносить Жану доход, пусть и скромный. Так что живет себе поживает старый Жан и вовсе не жалуется на судьбу.