А Коралли, Шульженкин муж, ее страшно ревновал, они и развелись. Ну про Коралли есть что порассказать. Это он для широкой культурной общественности Владимир Коралли, а для своих — просто Вольф-Бер Кемпер, сынок одесского биндюжника. Бабеля небось любишь — кто ж его не любит. Так вот биндюжники у него народ веселый. А Фроиму Кемперу было не до веселья — тринадцать детей кормить надо. Типичная еврейская беднота: стоит лечь с женой, она и понесет. Нищета жуткая. Бился, бился Фроим, да и помер. Вольфу тогда семи не было. Теперь семью кормил старший брат с редким для еврея именем Юлий. Не мог Фроим совсем уж не знать еврейскую историю, ведь наверняка ходил в хедер, как все мальчики. Неужто забыл, как могучий Рим раздавил маленькую восставшую Иудею? И про Масаду? И про Бар Кохбу забыл? А ведь его погубил римлянин, которого звали именно Юлий, Юлий Север. И вот, нате вам, назвал сына римским именем. Юлий был юношей музыкальным — пел куплеты в иллюзионе «Фурор», да только в тысяча девятьсот четырнадцатом его отправили на фронт, а в шестнадцатом он погиб — Вольфу тогда только-только десять лет исполнилось. Мальчик тоже оказался талантливым. Еще в хедере учился, а уже пел в хоре знаменитой Бродской синагоги. Чем она знаменита, спросишь? А тем, что в канцелярии одесского градоначальника значилась «молитвенным домом для просвещеннейших евреев номер один». И пели там вместе с Вольфом его братья Зяма и Эмиль — таких вот славных детей нарожал безвременно померший портовый грузчик Фроим. А потом певунов приметил Яков Георгиевич Шошников, антрепренер, понял, что дело денежное, и организовал дуэт «Братья Коралли» — Вольф и Эмиль. Вот тогда-то Вольф Кемпер и стал Владимиром Коралли — для благозвучия, видимо, ну и чтоб публику не дразнить. Судьба же Якова Георгиевича, человека очень достойного, сложилась непросто, ибо ждал его печальный конец. Со временем он переехал из Одессы в Таганрог и незадолго до начала войны стал директором тамошнего городского сада. Захватившие город немцы требовали от Шошникова опознать партийное и советское начальство Таганрога, а когда тот вроде как никого не узнал, его повесили.
Ну вот, «Братья Коралли» стали петь и разыгрывать юмористические миниатюры в одесских театрах, а их было пруд пруди — «Водевиль», «Большой Ришельевский», «Зеленый попугай» и прочие. Писал им куплеты Макс Поляновский — еще один одесский талант, он потом стал довольно видным детским писателем. Уж не знаю, помнишь ли ты книжку «Улица младшего сына» о пионере Володе Дубинине, он написал ее с Кассилем. Так вот, когда Одессу оккупировали немцы — еще в ту, Первую мировую, — Макс написал, а двенадцатилетний Володя Коралли спел такую песенку:
И припев там вроде был: «Хай беруть, хай везуть!» Я, правда, так и не нашел значения слова «папетры» — есть паперти, что-то вроде набора конвертов и почтовой бумаги, может, это и имелось в виду. Но театр власти закрыли: немецкий комендант приказал. Всего-то и приказал что закрыть «Зеленого попугая». Добренький был, лет через двадцать те же немцы в той же Одессе за такие куплеты... А тогда даже Гитлер еще не стал таким паршивцем и упырем, а вполне даже храбро воевал, под Ипром глотнул своего же немецкого газа... Ну а юный Коралли принялся гастролировать по всей Малороссии. Годы, согласно рекомендации Евгения Долматовского, летели, как птицы, мальчик взрослел-матерел, словно Вольга Святославович (или Микула Селянинович, надо бы проверить, нет, все же это был Вольга). Повзрослев-заматерев, он к куплетам добавил новые штучки-дрючки — стал мастером разговорного жанра, конферансье, юмористом, по-нашему, стендапером. Завоевав всю Одессу, он отправился в Москву, веселил публику в саду «Эрмитаж» и вот — познакомился с тогда, в конце двадцатых, начинающей Клавдией Шульженко. Парень был красивый, талантами сверкал, обаял девушку, женился и уехал с ней в Ленинград — выступать в мюзик-холле. Они с Клавой и в кино снимались: Владимир в роли кулака, а Клава — ткачихи в фильме Михаила Авербаха «Кто твой друг» (вместе с Черкасовым и Кмитом — ну да, тем Кмитом, который через год станет чапаевским Петькой и прославится), а потом слепили собственный джаз и с ним выступали на фронте до самого конца войны. Лет через десять они развелись, и Коралли продолжал выступать уже без Шульженко. Он прожил почти до девяноста, и похоронили его на Новодевичьем — там он и вернулся к жене.