- Порядок, - оценил Птичкин. - Теперь достань тот, шустрый, что вырвался вперед.
Григоренко кивнул и повел ствол орудия к шустрому, который мчал к Лепешкам.
Мозжилкин тоже послал снаряд вслед за убегающим танком. Непонятно куда угодил, но железная зверюга скособочилась и завертелся на одном месте, как собака, что ищет собственный хвост. Вторым снарядом Мозжилкин добил его.
* * *
Автоматчики очухались, разобрались, что к чему, и короткими перебежками двинулись к высотке. Когда орудие прекратило обстрел, они и вовсе осмелели. Уже не перебежками и не пригибались, в полный рост пошли. Земсков прикинул - сотни две. Этим овраг не преграда. Наоборот, хорошее укрытие. Одна цепь спустилась в овраг, другая. Теперь жди...
Земскову от этой их манеры идти, как на прогулке, открыто и уверенно, от того, что их так много - стало жутковато... "Вдвоем целую роту остановить надо... Конечно, два пулемета... Но и они тоже не с голыми руками идут..."
Его недавно выбрали комсоргом батареи. Неожиданно это получилось. Пришел замолит, толкнул речь: о том, что комсомольцы всегда должны идти впереди, и еще что-то говорил, разве вспомнишь. Потом заявил, что Земсков хороший разведчик и, значит, будет он хорошим комсоргом. Вот и выбрали. Единогласно. Он толком не представлял себе, что должен делать, как комсорг. Спросил у замполита. "Сейчас у меня времени для обстоятельного инструктажа нет, - сообщил замполит и дружески похлопал его по плечу. - Я тебе потом все подробно растолкую. А пока запомни главное: должен ты, теперь, Земсков, быть для всех примером, во внешнем своим облике, сознательности и боевой активности, постоянно вести воспитательную работу в коллективе, а также находиться на самом важном боевом участке. И лично отвечаешь за моральный облик каждого комсомольца. Так что действуй. А встретятся трудности, приходи, советуйся. Смело советуйся". Потом, как-то все не было времени, то у Земскова, то у замполита. Так что до инструктажа не дошло и не посоветовался ни раза... Чувствовал Земсков, что не тянет он на комсорга. Как вести воспитательную работу в коллективе не знал, потому и не пытался этим заниматься. Тем более, комбат и так всех воспитывал. И взводные воспитывали. Отвечать за моральный облик не приходилось - никаких ЧП не происходило. А в смысле важных участков, где ему теперь следовало быть, так вся батарея, вроде, находилась на важных участках... Да и выбирать, где ему быть, он не мог: куда приказывали идти, туда и шел. Но когда взвод Столярова послали отдельно от всех, в какие-то никому не известные Лепешки, Земсков прикинул, что это, наверное, как раз то, о чем говорил замполит, и напросился. Комбат разрешил. Теперь надо было показывать пример в боевой активности... Вместе с Долотовым. Придержать автоматчиков. Не был бы комсоргом, не сидел бы здесь, в гнезде. Хотя, кто знает... Долотов, тот вовсе и не комсомолец. А тоже лежит с пулеметом. Ничего особенного. На то и война. Комсомолец ты или не комсомолец, никуда от нее не денешься.
От этих мыслей Земскову стало спокойней. Он даже удивился, почему на него навалилась жуть? И обрадовался, что не было в это время никого рядом.
* * *
Автоматчики выбирались из оврага и сразу ложились, отползали. Опасались, что их встретят огнем. Не встретили. Они и осмелели. Поднялись, пошли в полный рост. Длинной очередью Земсков скосил пятерых, или больше... Не поймешь. Легли все. Они еще не разобрались, откуда стреляют, ответили беспорядочным огнем, наугад. Но лежали недолго. Поползли, кое-кто перебегал. Земсков встречал их короткими очередями, как его когда-то учили в полковой школе. После каждой очереди видел, как падает серо-зеленая фигурка, а то и две.
Он мог бы долго их так держать, прижимать к земле, не давать подняться. Он мог бы их так держать, пока не кончатся патроны. А патронов у Земскова было много, еще полных девять дисков. Немцы отвечали огнем из автоматов, неприцельным, случайным. В коротких паузах между очередями Земсков прислушивался, старался уловить в треске автоматных очередей знакомый звук работы пулемета Долотова. Но Долотов почему-то молчал.
По неслышимой Земскову команде цепь автоматчиков начала загибаться, обходить ячейку справа. Долотов, конечно, видел, что автоматчики обходят напарника и, если не вступал в бой, значит, что-то там у него произошло. Может быть, пулемет отказал? А может быть, прошила его шальная пуля и лежит он сейчас на дне своей ячейки, истекающий кровью, не в силах подняться, не в силах дотянуться до пулемета... Если так, то это конец. Еще несколько перебежек, и немцы подойдут на бросок гранаты.
Земсков бил и бил из пулемета, теперь уж длинными очередями, почти не целясь. Лишь бы задержать надвигающиеся на него цепи, лишь бы выиграть еще несколько минут... Он все еще ждал, что в эти последние минуты вступит в бой Долотов или еще что-нибудь произойдет. О смерти не думал, не до этого. Надо было придержать автоматчиков, не дать им выйти на орудия.
* * *
Логунов видел, как меняется рисунок боя. Казалось, только что они открыли огонь, только что началась дуэль артиллеристов с танками, только что высыпала из балки немецкая пехота. А танки уже шли в обход, чтобы ударить с фланга и автоматчики, которых Земсков плотно прижал было к земле, обходили его полукольцом.
Логунов попытался разглядеть затаившиеся в засаде "тридцатьчетверки", но не нашел их.
"Хорошо замаскировали. Смогут ударить неожиданно. Но три против шести... Удержат ли они шесть немецких машин? А пулемет Долотова молчит... Может быть, Долотова уже нет? - Логунову не хотелось думать о таком, - Без поддержки Долотова автоматчики обойдут Земскова. Тогда - взводу хана. И танки наши не помогут".
Логунов с трудом успевал учитывать изменения, что происходили на поле боя. Только сейчас он по-настоящему понял, как хорошо быть командиром орудия. Стреляй и думай только об одном - как бы не промазать. А что делать сейчас? Развернуть одно орудие и осколочными, по пехоте? Или послать кого-то к Долотову, посмотреть, что с ним, если надо - подменить... Или, пока есть время, перебросить орудия на новые позиции и ждать, пока начнется свалка в Лепешках, а там и ударить?.. Пожалуй, главное сейчас - автоматчики. Слишком много их. Два пулемета не удержат.
- Отставить огонь по танкам! - приказал он. По пехоте... Гранатой! Взрыватель осколочный... Десять снарядов... Беглый.... Огонь!
* * *
Долотов представить себе не мог, что доставляет столько неприятных минут Земскову и Логунову. Автоматчики выбрались из оврага и пошли на Земскова. Ячейка Долотова осталась в стороне. Он и рассудил: когда Земсков положит цепи, когда прижмет их к земле, они начнут обходить пулемет. Вот только - справа или слева? Если примут вправо от Земскова - тогда плохо. Не поможешь парню. Если влево - окажутся между двумя пулеметами. Поэтому ждал, не высовывался.
Пошло так, как хотелось Долотову. Автоматчики стали обходить Земскова, загибая цепи влево.
"Вот и хорошо. Теперь, главное, не торопиться. Пусть подойдут поближе, - решил он. - Чем ближе подойдут, тем меньше их уйдет отсюда. Только надо, чтобы Земсков продержался еще две-три минуты..."
Земскову приходилось тяжело: впереди автоматчики, и на фланге автоматчики. Успевай, поворачивайся... Он не успевал. И никто на его месте не успевал бы. Автоматчики все ближе подползали к ячейке. Вот-вот захлестнут...
"Держись, паря, - мысленно подбадривал его Долотов... Пусть собираются, пусть... пусть... Побольше наберется, и мы из них лапшу настругаем. Еще немного..."
А когда автоматчикам оставалось, последний раз подняться, сделать последний бросок, когда они уже были уверены, что вот-вот покончат с этим пулеметом, Долотов ударил. Одной очередью срезал не меньше десятка. Охотник.
В те же секунды среди автоматчиков выросли два черных и страшных, как смерть, дерева, потом еще два и еще...