- Мы теперь, как "Варяг"? - спросил Глебов.
- Это который не сдавался врагу... Да, вроде того, Глебов, - Мозжилкину и песня нравилась, и про крейсер он знал. - Только они почти все после войны домой вернулись. А у нас, брат, положение пиковое... И всего по одному диску.
- Все равно: как "Варяг"... - дался ему этот "Варяг". Да и не о команде крейсера, который утонул почти сорок лет тому назад, думал сейчас Глебов. Просто он понял, что и в артиллерии могут убить. Но ни Мозжилкин, ни Булатов, ни Баулин, никто из расчета не боялся. И Глебов почувствовал, что тоже не боится. Ничего не боится: ни ранения, ни смерти. Станет стрелять из автомата, как все остальные. И тоже пожалел, что нет запасного диска.
- Занимаем места по брустверу, - приказал Угольников.
"Пятачок" для орудия - тот же окоп. Да он и есть окоп, только просторный, удобный. Их всего пятеро. Выбирай себе место, самое удобное, самое хорошее: хочешь справа от орудия, хочешь слева... А если нравится, можно прямо, там где ствол. Так что устроились, можно сказать, с удобствами. Автоматы приготовили. Ждали.
А немцы не шли. Кто-кто постреливал. Но не поднимались, не перебегали. Никто даже ползти не пытался. Лежали совсем недалеко от позиции артиллеристов и, вроде, не собирались ее захватить.
- Чего это они, уснули? - спросил Баулин.
- Тебе что, не терпится? - поинтересовался Угольников. - Опаздываешь куда-нибудь?
- Не, я вообще-то подождать могу. Но непонятно. Вот они - мы. А их в десять раз больше. Чего они не идут?
- Ты бы на их месте пошел?
- Еще как.
- Почему?
- Не "почему" а по приказу. Лейтенант приказал бы: "Вперед!" и пошли бы мы. В два счета взяли бы такую высотку.
- Если они сейчас пойдут, ты что делать станешь? - спросил Мозжилкин.
- Как что? У меня автомат. И противотанковые. Пока они до меня доберутся... - Баулин не стал рассказывать о том, что станет делать с фрицами, которые до него добираться.
- В том и дело. Немцы тоже не первый год воюют. Знают они таких как ты. И не дурные, чтобы идти под твои пули. Их танки пошли в обход оврага, на Лепешки. Разделаются там с тридцатьчетверками и придут сюда, утюжить наши орудия. Тогда они и поднимутся, пойдут на нас. Спокойненько, без потерь.
- Ну, одно слово - немцы... Все у них не так, не по-людски! Наши бы за это время три раза рванули на орудия и давно бы все кончили.
- Так то наши, а то ихние... Немцы, брат, народ аккуратный. Тельняшки не рвут...
- Значит, нам их пока не ждать? Не пойдут...
- Кто знает, если у них командир ретивый и хочет медаль получить, может поднять свою команду.
- Понятно... А давайте я их пугну, - предложил Баулин.
- Кулаком помашешь, или еще что-нибудь такое?.. - поинтересовался Угольников.
- Не, брошу противотанковую.
- Пустое дело, не достаешь.
- Так доставать и не надо. Это я им намекну, чтобы не торопились. Чтобы знали, что у нас запас такой есть. И если они пойдут, то здесь в окопе дураки сидят и станут противотанковыми гранатами пулять. Немцы умные, намек должны понять.
- А что, давай, громыхни...
- Мужики, вы к стеночке и пригнитесь, - попросил Баулин. - сейчас я им козу заделаю. Не дай бог зацепит кого-нибудь.
Он вынул из ниши гранату, как бы взвесил ее рукой... Тяжелая.
- Ну... Пошла, - привстал и бросил за бруствер. Метров на десять. И быстро лег.
Рвануло так, что земля задрожала, как будто рядом упал снаряд хорошего калибра. Да вроде того оно и было. Противотанковая - не "лимонка", броню корежит. Хорошо рявкнуло. И все как положено: осколочки прошелестели, "пятачок землей припорошило. Потом сразу стало тихо-тихо. Где-то далеко что-то стучало, что-то взрывалось... Но слышно все это было плохо, как через подушку. А здесь, возле "пятачка" тихо.
- Ну и дает противотанковая, глохнешь от нее. - Бакулин поковырял пальцем в одном ухе, затем во втором. - И тяжелая очень, всю руку отмотал. В пехоте такая не пойдет. Упаришься таскать ее с собой. На машине можно...
А что там, за бруствером? Воронка, должно быть, немалая. И как фрицы? Удивились, наверно: чего это рвануло, возле самого орудия? Или поняли намек Баулина? Как тут не выглянуть?
Осторожно выглядывали. Лежат фрицы. Что они подумали, непонятно. Но не отходят. И вперед не ползут. Наверно поняли намек и рвать тельняшки не собираются. Ждут, когда подойдут свои танки.
И Глебов выглянул. На самое короткое время: интересно же... Поднялся над бруствером, посмотрел на воронку, на автоматчиков... Повернулся, хотел что-то сказать... И упал. Шальная пуля. Чтобы вот так попала... - наверно раз в сто лет случиться может. Или в тысячу лет. Но случается.
Мозжилкин перебросил автомат за спину, подошел к Глебову, дотронулся до его плеча, - Глебов, ты это что?
Подошел Булатов. Мозжилкин тем временем перевернул солдата на спину. Чуть повыше правой брови, на высоком чистом лбу виднелась красная отметина. Из нее медленно сочилась кровь.
- Все. Отвоевался. - Мозжилкин снял со лба Глебова прилипшую к брови зеленую травку, тоже, видно срезанную пулей, и положил почему-то себе в карман.
- Первый бой у парня и такое получилось... - Угольников, на что уж привык к всякому, растерялся от такой неожиданной гибели. - Чего полез?.. И так все понятно. Нечего высовываться.
- Тебе понятно, ему не понятно. Первый бой у парня, - напомнил Мозжилкин. - Тех, у которых первый бой, привязывать надо, чтобы никуда без спроса не лезли.
- Первый - самый поганый, - подтвердил Баулин, - по себе знаю. Ничего еще не понимаешь, и всякий репей к тебе цепляется. Зато, если ты три боя продержишься, тебя уже запросто не возьмешь. Чтобы тебя, если ты три первых боя выдержал, взять, надо два центнера железа израсходовать.
- Почему два? - спросил Булатов. - Два центнера это ведь очень много.
- Почему два - никто не знает. Но так положено - два.
- Мозжилкин нагнулся, расстегнул у Глебова гимнастерку и достал из вшитого внутри кармана документы. - Возьми сержант.
Документов у Глебова оказалось немного. Красноармейская книжка и комсомольский билет. А еще там было два письма. Треугольники. Угольников раскрыл комсомольский билет. С маленькой фотографии на него смотрел черноволосый круглолицый паренек с широко раскрытыми глазами, будто удивлялся чему-то. Совсем еще пацан. И была на нем не гимнастерка, а вышитая рубашка с расстегнутым воротом. Красивая рубашка, Угольников сам когда-то носил такую. Очень давно.
- Тысяча девятьсот двадцать пятого года рождения, - прочел Угольников. - Восемнадцать лет... Надо Земскову отдать...
- Вот тебе и "Варяг", - вспомнил Баулин.
* * *
Логунов понимал, что двумя пулеметами автоматчиков не остановить. И из орудий на сотню метров стрелять не станешь. Надо просить танкистов о помощи. Он послал в небо две зеленые ракеты. А что теперь?.. Совсем не вовремя разболелась голова. Вчерашний удар не прошел бесследно. Логунов попытался ослабить, сдвинуть сжимавший голову обручем бинт, но тот, пропитался кровью и присох к ране. Так просто его теперь не снимешь.