Навстречу Гольцеву поспешили Угольников и Мозжилкин. Но он не остановился, и они пошли рядом: один - справа, другой - слева, как в почетном карауле. А Гольцев ступал осторожно, бережно нес товарища. И лицо у него, впервые прикоснувшегося к смерти, как-то сразу осунулось. Возле бруствера он осторожно опустил шофера на землю. И все увидели, что гимнастерка на груди Долотова иссечена пулями. По широкой груди, от плеча до плеча, прошла автоматная очередь.
- Он там целую гору их наворотил. Лежат вокруг... - всхлипнул Гольцев, и по щеке его поползла слеза. - У него руки к пулемету прикипели. Я еле пулемет забрал. Он мертвый стрелял... Пока у него патроны в диске не кончились, стрелял...
- Поплачь, Гольцев, не стесняйся, - положил ему руку на плечо Птичкин. - Это можно...
- Там пулемет остался и диски еще, - вспомнил Гольцев, - я пойду, принесу.
Поднялся и пошел к ячейке Долотова.
" А Земсков! - вспомнил Логунов. - Неужели и его?" Он всмотрелся в сторону, где находилась ячейка Земскова, но пулеметчика не увидел.
- Трибунский, - Логунову не хотелось верить, что Земскова тоже нет, - сходи к Земскову, помоги ему добраться сюда.
* * *
Земсков хотел встать. Но лишь наступил на ногу, кольнула такая боль, что в жар бросило. Да и не в ногу кольнуло, а прямо куда-то в сердце. Он вскрикнул и упал...
"Надо полежать, - решил Земсков, - полежу немного, и пройдет. Да и зачем туда идти?.. Может, надо здесь оставаться. Понадобится - позовут. Или пришлют кого-нибудь. Лучше бы, конечно, прислали, потому что нога здорово болит. А надо не просто идти, но и пулемет с собой нести, и диски. Сам не доберусь".
Хотелось пить. Земсков снял с пояса фляжку, встряхнул. Фляжка была заполнена больше чем наполовину. Он сделал несколько больших глотков. Пить все еще хотелось, но Земсков решил больше воду не расходовать: неизвестно, сколько придется ему быть в этой ячейке. И снова повесил фляжку на ремень.
Потом улегся на дно ячейки и стал думать о том, что Логунов молодчина. Вчера заставил всех копать до изнеможения. Хватило характера заставить. Григоренко наводчиком поставил, лентяя и болтуна Григоренко - наводчиком. А получилось - три танка подбил. Наклепали фрицам, здорово наклепали... До чего надоела боль в ноге. О чем бы ни подумал, все равно к ней возвращаешься. Силы хоть отбавляй, а с этой ногой - как маленький. И один все время...
- Вставай, старший сержант, - оторвал его от размышлений Трибунский, неожиданно возникший над окопом. - А то там Логунов все глаза проглядел. Боится, не случилось ли с тобой чего.
- Что со мной может случиться? - Земсков осторожно сел, старался не тревожить ногу. - Ничего со мной случиться не может. У меня здесь курорт. Лежи и тучки считай.
- Долотова убило.
- Как Долотова?! - Земсков попытался подняться и сморщился от боли.
- В самом конце боя. Автоматной очередью грудь прошило...
- Пошли, - Земсков подхватил палку, с трудом выбрался из ячейки и, морщась от боли, заковылял к орудиям.
Трибунский захватил пулемет, диски и последовал за ним.
* * *
Гогебошвили оставил машину в укрытии и явился на позиции взвода с сидором, набитым консервами.
- Подходи, разбирай, генацвале! Танкисты подарок прислали. Второй фронт! Хочешь - смотри, хочешь - кушай!
Логунов обернулся, но ничего не сказал. Остальные как будто не слышали. По хмурым лицам Гогебошвили понял: что-то произошло. Настороженно подошел поближе и увидел Долотова. Остановился возле убитого и снял пилотку. Так он стоял, может быть, с полминуты. Потом шмякнул пилотку о землю.
- Собаки! - глаза у Гогебошвили стали круглыми, ноздри тонкого носа затрепетали. - Такого человека убили! Сержант, скажи, почему мне воевать не даешь?! Друзей убивают, а меня воевать не пускаешь! Не хочу машину водить! Понимаешь?! Другие стреляют, мне стрелять не даешь. Я их сам стрелять должен! Понимаешь! Дай мне пулемет! Я их как бешеных собак стрелять буду. Даешь пулемет? Да! Даешь?!
- Ладно, - сказал Логунов. - Будешь воевать. Убивай их, как бешеных собак...
В такие минуты человеку отказать нельзя. Но и давать шоферу пулемет Логунов не хотел. В первую очередь, орудия должны стрелять. А расчеты поредели. Гогебошвили был у Логунова единственным резервом.
- Дашь пулемет! Да?!
- Нет, не дам. Пойдешь к орудию. Танки на нас пойдут. Понимаешь?! Пушки должны стрелять. Быстро стрелять, понимаешь?! А снаряды подавать некому. Пойдешь к орудию.
Подошли Баулин и Булатов. Они положили у ног сержанта две охапки немецких гранат с длинными деревянными ручками. Не успели немцы пустить их в ход. Не подпустили их Долотов и Земсков на бросок гранаты.
* * *
Их оставалось одиннадцать.
"Тут тебе и противотанковая артиллерия, и пехота, и саперы, и все, что хочешь. Воюй, взводный, не тушуйся! Тебя еще и танки поддерживают, аж три грозные машины. Приходилось и хуже, когда ни танков рядом, ни срока, до которого надо держаться... А нам всего-то до темна здесь и простоять".
Логунов смотрел, как расчеты ели свиную тушенку с сухарями, которыми щедро снабдил взвод Литвиненко, и думал о том, что теперь вместо Долотова надо поставить к пулемету Трибунского. Не хотелось забирать его из расчета, но ничего не поделаешь. После Долотова Трибунский - лучший пулеметчик во взводе. Второй пулемет, как и раньше, возьмет Земсков. А Гогебошвили пойдет к первому орудию.
Солдаты и перекусили, и установили орудия на запасных позициях, и пулеметные гнезда подготовили, а немцы все не шли. Не идут, и не надо. Без них даже лучше. Если вообще не придут - совсем хорошо будет. Солдаты отдыхали. Кто курил, кто дремал. Вчера основательно устали, а короткая ночь пролетела быстро. И бой вымотал. В бою иногда за час так вымотаешься, будто весь день вкалывал. Почему бы и не вздремнуть, если выдалось для этого время...
* * *
Уже много дней в штабе фронта готовились к прорыву немецкой обороны. И вот это время наступило. Стягивались в один могучий кулак танковые корпуса. Занимали позиции тяжелые гаубичные полки и дивизионы "катюш". Изготавливались стрелковые дивизии. А на участках, откуда под покровом ночи сняли стоявшие там войска и где ожидался активный поиск немцев, выставили заслоны, задача которых продержаться только один день. Заслоны эти были двойными и даже, подчас, тройными... Дальше в тыл, километрах в тридцати от Лепешек, стояла еще одна хорошо укрытая засада. А еще дальше, недалеко от Шуляк, в которых еще вчера отдыхали артиллеристы, перекрывала дорогу третья.
Но и сам замысел, и время его исполнения хранились в тайне. Каждое подразделение знало только свою узкую задачу, и не то что солдаты, даже и командир полка майор Дементьев не знал стратегического замысла командования и значения в этой операции взвода, которому он отдал приказ оседлать дорогу.
В штабе армии, конечно, не рассчитывали, что первым в заслоне встанет взвод под командованием сержанта Логунова и что танкистов возглавит веснушчатый лейтенант Иванов... Молоденький лейтенант, пацан еще. И не возлагали именно на них особые надежды. Просто, отдали приказ, и были уверены, что те, кому поручили, - выполнят его. Вне зависимости от того, во что это обойдется.
* * *
Логунов не сомневался, что фрицы, которые драпанули и остались в живых, сообщат по команде о засаде, и, если появится еще одна колонна, там будут хорошо знать, где стоят орудия.
"А мы орудия убрали, - рассуждал он, - и поставили их на новые позиции, замаскировали как следует. Фрицы это сообразят. Станут искать, куда мы пушки девали? Вот этого не надо. Пусть они нас за дураков считают. Хоть бы минут двадцать".
Он подозвал командиров орудий.