— Подруга, здорова ли?
— А то как же, здорова, айда, заходи!
— Я тебе сказать: Самоха-кладовщик поросят продает, будешь брать?
— Надо бы. И себе, и молодым своим, — опять хоть словом поддержала она своих детей.
— Тогда торопись, не достанется.
Сбегала к Самохе на самый конец села. По пути всерьез решила взять двух поросят. Все-таки успела, последних забрала. Одного пустила к себе в закуток, второго понесла к сыну. Только у них пусто было в доме.
— Что ты будешь делать? Опять шаром покати! Провалиться бы от такой семьи! — огорчилась она. Глянула на солнце: — Десять либ уже? Куда умыкнула?
Подобрала во дворе две доски, отгородила в сарае угол для поросенка. Притрусила ему пол соломой и еще в сторонке сложила небольшой кучкой. Ночью, вдруг станет холодно, зароется в нее.
Сноху она нашла у Вовки возле мастерских. Вовка под комбайном лежит, железками позвякивает, она ему ключи подает. Серафимка тут же на разостланной пеленке на припеке играет. Поля, хоть и была не в духе, все же стерпела, не накричала на сноху.
— Вот они где! Чё ж ты, дочка, дома-то все бросила? — только и спросила.
— Я Вове завтрак приносила.
— Иль утром не ел?
— Мы, мать, немного проспали, — отозвался Вовка.
— И Зорьку не подоила? — встревожилась Поля.
— Подоила и в стадо выгнала. Это уже потом задремала.
— Вот те раз, — не скрыла своего недовольства Поля.
Вовка все гремел ключами, а потом огрызнулся из-под комбайна:
— Опять не по-твоему? Что ты все ходишь, что тебе надо?
— Ниче мне не надо. У меня все есть.
— Вот и хорошо, — пробурчал Вовка.
— А я хочу, чтобы и у вас было, — Поля присела возле внучки, перенесла ее к себе на колени. — Поросенка вам взяла, принесла, а дома никого нет.
— Поросе-е-енка? — удивился Вовка и захохотал. — С тобой, мать, скучно не будет! Вот дает!
Сноха помалкивает. Учила, учила ее вчера, чтобы мужа в руки брала — толку нет. И не возьмешь ты его, если сама утром спишь, завтрак не успела сготовить.
— Да, сыночек. Я вам все даю, пока в силах еще, — ответила она. — Это вы не думаете, а я все просчитала. Осенью баранчика зарежете, до Нового года с мясом протянете. К тому времени этот поросенок пудов шесть наберет — вот вам опять мясо.
— Мясо в колхозе выписать можно.
— Шиш тебе… У колхоза все подчистую государство метет. Он сам у населения закупает.
Сноха свой молчаливый заговор с мужем поддерживает, угнулась, травинки рукой срывает.
— Айда, дочка, собирайся домой, — настаивала на своем Поля.
— Никуда она не пойдет! — приказал из-под комбайна Вовка.
— Это почему?
— Мне сейчас тут поддерживать надо, прокручивается, зараза!
— Чё ж она с тобой ребенка морить на жаре будет?
— Ребенка, если хочешь, забирай и иди!
Поля совсем рассерчала. Не о чем с ними толковать. Взяла внучку на руки и ушла.
— Черти бы вас забрали. Никак не расстанутся. Если бы ты, сношенька, в мою дудку дула, мы его б живо обратали. А ты в его норовишь дуть, ему подыгрываешь, хоть и молчишь, — ворчала она по дороге. И, поцеловав внучку, заговорила с ней: — Вот кто у меня умница-то. Ну их, скажи, Фима, подальше папку с мамкой.
— Фи-ма, — в растяжку, тоненько повторяла внучка.
— Фима моя золотко, сейчас мы с тобой попьем, потом баба кашки Фиме сварит, спать уложит. А папка с мамкой измучили Фиму на жаре.
Все это, конечно, Поля сделала: и накормила внучку, и спать уложила. Обоим поросятам молока дала. Подступило время Зорьку доить, а снохи все не было. Пришлось идти самой. И со стойла вернулась, ее все еще не было. Поля обиделась, не пошла больше к мастерским. Пусть как хотят, так делают. Но все же взялась полоть грядки. Земля не виновата, что ее так запустили, кричит и просит ухода. Поневоле берет жалость к ней. Прополола Поля и грядки. Потом наносила из колонки воду, полила их. Напротив через улицу закладывали новый дом, Поля попросила у строителей несколько ведер песка, сделала площадку у крыльца и дорожку до калитки, чтобы в дождь не тащилась в дом грязь.