Вечером ужинали в доме сына. У Поли, еще не остывшей после мытья в бане, бисером высыпал по лбу пот. Чтобы освежалось на воздухе лицо, платок она повязала узлом на затылке, отчего еще больше походила на калмычку. Забывшись, медленно дотягиваясь ложкой до тарелки, Поля подолгу смотрела своим тяжелым пристальным взглядом на сноху, изучала каждую черточку перемены в ее лице.
Сноха в ответ тоже взглядывала на нее, быстро и вопросительно.
— Ниче, ниче, дочкь, — отвечала Поля на этот взгляд, называя сноху, как ей казалось, еще мягче, сердечней, и все угощала ее, забыв думать о Вовке. — Ешь дюжее, набирайся силы.
В этот вечер поняла она, как совсем необидно для нее, матери, сноха потеснила в ее душе сына.
На третий день, как считала теперь Поля время с начала работы снохи, пошла она в центр села, в магазин — запастись сахаром и еще кое-чем из сладостей к чаю, и себе и молодым.
Обратной дорогой Поля возвращалась через сад старой пустующей школы, но не к сыну, а в свою избу. Тут она увидела под развесистой акацией нарядных людей. Разместились семейно, кружком, гулять приготовились. Поля вспомнила, что сегодня воскресенье. Уселися под акациями кто-то из приезжих горожан, но кто — она издалека не различила. Рядышком «Жигули» стояли.
По выходным не так их много приезжают, а в праздники — майские, октябрьские — село гудит от нашествия бывших сельчан. «У этих ни дома, ни родственников, видно, не осталось, — подумала о горожанах Поля, — раз гуляют где придется. А приехать к себе все равно тянет».
Внучку она несла на руках. Беда Поле с ней. Как гиря, привязанная на шею, свободы никакой не дает. Пока еще работает по дому, она рядом бегает, но все равно доглядывать нужно. А если куда идти, снова приходится брать ее с собой.
На задах так и стоит Козанков «Беларусь». Как божья сирота. Бурьян, что твой лес, поднялся вокруг, скоро скроет совсем. В колхозе техники — хоть пруд пруди. В доме Козанка уже какой день и звука не слышно.
Зайдя во двор, она опустила внучку на землю, дала рукам немного отдохнуть и решила покормить поросят. Пока наливала им молока, внучка наступила на край куриного корыта с водой, опрокинула его, сама упала и вся облилась. Рев подняла. Кинулась Поля поднимать ее, а поросята выскочили из катуха, пустились бегать по двору. Внучку она отнесла в избу, успокоила. Потом принялась ловить поросят, но один успел нырнуть в щель забора на Козанкову сторону. И не хочешь, а надо идти, скроется где-нибудь и не найдешь, совсем пропадет поросенок.
Поля подошла к высоким Козанковым воротам, отыскала глазами ручку щеколды на калитке. Все Козанок сделал не по своему росту громоздким: и дом, и забор. Она толкнула непривычную тяжесть высокой калитки (у нее-то дверка из ивовых прутьев) и шагнула во двор. За спиной тут же звякнула щеколда, и Поля оказалась в замкнутом пространстве двора, из которого ничего не было видно, даже села. Только в вышине сквозило голубизной небо. Она огляделась и увидела следы памятного ей Козанкова погрома. Лежала на боку порушенная кадушка с рассыпанными клепками и обручами. Лестница, приставленная когда-то к навесу, перебита пополам, острым изломом вошла внутрь под крышу навеса. Прямо среди двора вместе с раскатанными жердинами валялась изрубленная кошелка. Стены дома и сараев местами были изрубцованы вмятинами от топора.
Что-то страшное было в нагромождении этих построек, тронутых порухой. И казалось, не Козанок учинил тут погром, а кто-то свыше в своем карающем гневе послал на его подворье знак беды и обреченности. А окаянная, скопившаяся в земле сила, потревоженная этим гневом, еще продолжала недовольно толкаться в своей глубине, отдавалась в ногах дрожью.
Поля постояла, изумляясь этому неблагополучию, и тут же спохватилась: ведь надо искать поросенка…
«Нечего мне тут пугаться. Земля под ногами знакомая-перезнакомая. Еще с начала колхоза тут был общий двор. Лошадей держали в Афониных конюшнях. Все тут девчонкой избегала».
Но она не решилась без хозяев ходить по двору и сначала направилась в дом, чтобы сказаться Нюське. Миновала, высокие сени, вошла в переднюю, то и дело окликая:
— Нюсь… Нюсь, ты где?
Дом молчал. Толкнула дверь в горницу и тут же отпрянула: в глубине, далеко за противоположной стеной, тоже открылись три двери и в каждой из них объявилось по Поле. Они шагнули было ей навстречу и разом попятились.
Поля сообразила, что это ее отражение в высоком трельяже, и снова сделала полшага вперед. Поспешно, как запретную для нее, оглядела обстановку горницы.
Под ноги по полу стелился роскошный, малинового ворса ковер с голубыми разводами по краям. Еще один — от самого потолка закрывал заднюю глухую стену. Рядом с трехстворчатым зеркалом сиял латунью и лаком сервант, таинственно переливался за его стеклами выстроенный рядами хрусталь. И все эти вещи вместе с шифоньером, телевизором и настенными часами с медленным беззвучным маятником, креслами и диваном, как бы насильно затолкнутые в горницу, впритирку прижатые друг к другу, в свою очередь, уставились на Полю с удивленным, недружелюбным любопытством.