Другая газета оказалась украинская, киевская. И в этой газете извещалось, что Рада разорвала дипломатические отношения с РСФСР, — между РСФСР и Украинской «народной республикой» устанавливается Радой «граница». Эшелон шел в сторону названной границы. В той же газете объявлялся и набор «вильных козакив» и «гайдамакив» вольнонаемной армии Рады — для борьбы с Советами.
И тут же Денис возвысил голос за то, чтобы не дать устанавливать Раде границу:
— Как это — чтоб Украине с Советами рвать?
— Неужто Россия — советская, а Украина кадетская будет! — хлопнул волгарь широкой ладонью по газете. — Уж мы как-нибудь да Украине подмогнем.
— Эк, как он, товарищ Сталин-то, буржуев рассортировал, — сказал другой солдат, просматривая еще раз газету. — Выходит, что эта Рада — буржуазная гада. А мы и не ждали, как она нас, Рада, порадует!
— Народ наш расколоть метят.
— Запродала, значит, иудина Рада Украину Каледину, и мы теперь не домой, а прямо к гадам едем! Антантовому буржеглоту запродали родину.
— Вот Рада каким боком к нам пути-дороги поворачивает!
— Ну, на этом пути мы Раде той и рельсы скрутим.
Каждый солдат подавал свое красное словцо, как сухой хворост в горящий костер, и костер общего гнева полыхал, как будто раздуваемый ветром во мчащемся по многострадальной Украине поезде, по земле, прямо из-под ног у народа продаваемой заморскому капиталу при помощи «мягкостелющих» буржуазных националистических болтунов.
Денис понимал, что кому-то тут же надо возглавить это возмущение народа и дать ему надлежащее русло, чтобы не расплескалось оно, и тут же предложил — организоваться и, доехав до намечаемой Радой границы, начать действовать.
Не дать устанавливать Раде границу.
А как — это будет видно по ходу дела.
Так на том и порешили.
А поезд, погромыхивая, несся к искусственно создаваемому контрреволюцией «водоразделу» украинской границы, границы для затора разливающейся с пролетарского севера октябрьской революционной народной лавы, первым валом которой и шел этот Кочубеев эшелон, в котором он неожиданно волею обстоятельств становился командиром, чтобы отсюда же с места в карьер и стать партизанским вожаком. Революционная волна подбросила его, как птицу, взмахнувшую крыльями в далекий полет, как борца за светлое будущее.
— Не давать разрывать с Россией! — кричали солдаты. И стали проверять, какое у кого было с собой оружие: ехали с фронта.
На станции Сновская [1] менялся паровоз. Падал снежок. На перроне стояло человек пятьдесят дебелых красномордых «добродиев»[2], наряженных в разноцветные шелковые жупаны и в шаровары «с целое синее море», в серых и черных смушковых шапках с желто-блакитными[3] шлыками; да сверх всего еще из-под шапок нависали у некоторых и «оселедци» — чубы.
Казалось, что то была оперная труппа, переезжающая на другую станцию не разгримировавшись. Однако ж на «добродиях» было полное вооружение. На перроне стояли два пулемета. Это и были новоиспеченные «гайдамаки», или «вильни козаки» Центральной Рады, о которых объявлялось в газете.
Кочубей не выдержал и расхохотался, глядя на них, взявшись за бока, а вслед за ним принялись хохотать и другие, соскочившие из вагонов.
Гайдамаки глядели, выпучив глаза, и не знали, что же им предпринять.
Наконец они вышли из оцепенения, и самый пузатый и чубатый из них направился к Денису, стоявшему впереди всех и бывшему как бы заправилой «смехачей», и схватил его за рукав.
— Ты хто такий? Чого ты иржешь, як жеребець?
— От жеребца слышу! — ответил Денис толстопузому. — Это что — труппа, выгнанная из театра?
— Хто ты такий, я тебе запитую? — кричал толстопузый, напирая на Дениса, которого уже тесным кольцом окружили «вильни козаки».
— Я большевик, — отвечал Кочубей.
— А! Значит, босяк? Взять его!
— Кого берешь? Не трожь! Эй вы, буржуи, отвались! — кричали эшелонцы.
Но Дениса уже схватили и поволокли на вокзал. Эшелонцы бегали вдоль поезда и выкликали товарищей на выручку Дениса.
В это время на перроне появился какой-то голубоглазый стройный человек в шапке набочок и прокричал, что на границе уже стоят большевики. Гайдамаки бросили Дениса и, мигом отцепив паровоз от прибывшего эшелона, погрузились на него с пулеметами и уехали по направлению к Гомелю.
Голубоглазый подошел к Денису, ругавшему на чем свет стоит товарищей по эшелону: