— До свиданья, Мариша, — кивнула она с порога. Хотела было передать ребятам привет, но решила, что тоже нет смысла. И вышла во двор.
Соколка раз-другой подмел пыль хвостом, но даже не встал. Хозяев у него нет, ему все безразличны. Лена махнула рукой самому дому и окунулась в асфальтовое пекло улицы. Теперь ей надо на рынок, хотя она так и не представляла, как и кому сможет продать свою брошку. Колечко она решила не продавать.
…До войны на площади торговали сеном, потому и укрепилось за ней название Сенной. Военная барахолка переделала его в Сеннуху и продолжала торговать на площади, только уже не сеном, а чем придется. Два послевоенных года наводнили Сеннуху трофейным барахлом и американскими, безвкусными продуктами.
Лена так и не решалась нырнуть в тесную, потную, непрерывно переливающуюся с места на место толпу. Ближе к краю торговали съестным. Лена старалась не смотреть на коричневые соевые лепешки, вареный сахар и крошечные кусочки самого настоящего сливочного масла, плавающие в тарелке с водой. Не это ей нужно. Но вот, прорезая однообразный многоголосый шум, взвился один хриплый, с перепадом, как у испорченных мехов, голос:
— Хлюкозы! Хлюкозы кому!
Толстая, багроволицая женщина разложила на тарелке липкие, серые от пыли сладости. И почти рядом с ней вороватый, быстрый парень продает порезанную на четыре части буханку хлеба. Тут же неуловимо тасует пальцами ног карты отроду безрукая гадалка — знаменитость Сеннухи. Возле нее очарованно застыли деревенские бабы.
Все это как-то сразу попало в поле зрения Лены. И вместе со всем этим еще и дядя Гриша. Чуть поодаль, где меньше толчеи, разложили на земле дерюги мыловары, сапожники и всякие мастера. Кто продает резиновый клей, кто — жестяные, чуть дышащие ведра, а кто — ложки, чашки, детские игрушки.
Дядя Гриша среди них, как гора, и товар у него самый видный — на донцах ложек и чашек катается солнце.
Сама не зная почему, Лена побежала прочь. Зашла с другого конца все той же нередеющей толпы. Казалось, она втягивает в себя все, но ничего уже не выпустит обратно, не ограбив, не обманув…
Широкоплечие и узкие платья, невиданное обилие кружев и прозрачности на белье, тугие свертки ткани… и один-единственный, но на диво прочный и красивый башмак в руках у женщины. Все заняты, никто и не обернется на девчонку — не на таких здесь смотрят. Лена тронула за локоть старуху в не по-летнему теплой шали: показалось, что лицо ее добрее других. Но та шарахнулась, локтями, плечами, всем телом защищая немудрящий свой товар. И тут не над Сеннухой только — над всем городом, кажется, повис долгий, как сирена, вопль:
— Задержи-и-ите! Задержи-и-ите!..
Он сдвинул с места всю толпу, всех повлек к одной точке. И Лена не могла сопротивляться этому всеобщему движению, ее тоже захватило и понесло.
Обрывки фраз:
— Задержали… Сейчас бить будут… Убивать бы их надо, гадов, чего там — бить… Да кого задержали-то? Как это — кого? Известно: вора!
Лену вынесло к тому же месту, откуда она убежала. Смотреть не хотелось — вырваться, уйти… Но все-таки она увидела — несколько человек нагнулись над чем-то, но ничего не рассмотреть — все загородили необъятные плечи дяди Гриши, а кулаки падают вниз попеременно, как два молота на наковальню. И ни крика, ни жалобы…
— Насмерть ведь забьют. Милицию, что ли бы, кликнуть? — никуда не торопясь, сказала баба с «глюкозой».
А Лена увидела: вот так эти же кулаки Нонкиного отца… Там, в лесу… до без памяти…
— Ты что здесь делаешь?
Странно знакомый голос. Откуда? Как из другой жизни… Но ведь нет ничего, нет жизни, есть только эти ужасные кулаки, не знающие устали и пощады…
Лена подняла глаза: перед ней стоял Петр Петрович. Уже строго, требовательно он повторил:
— Ты зачем сюда пришла?
Но она, не отвечая, схватила его за руку:
— Остановите, остановите их!
— Это уже сделано, я позвал милицию, — успокоил ее учитель.
Действительно, кружок плеч вдруг распался, и теперь те же голоса из толпы частили услужливо:
— Этого, этого задержите! Он больше всех бил, ирод безжалостный!..
Дядю Гришу и еще двоих повели к милицейской, чадившей газгольдером машине. Следом понесли на руках что-то маленькое, плоское, в свисающих до земли лохмотьях… Лена отвернулась.
— Идем отсюда. — Петр Петрович взял ее за руку.
— Не могу…
— Почему это?
Сбиваясь и ежась от непроходившего озноба, Лена рассказала, зачем пришла сюда.