«Как бы она не унесла нас в преисподнюю, капитан. Иногда земля надежнее моря, даже для моряка».
«Что ж, оставайся! А меня зовет пассат, и альбатросы кричат над волнами».
— Пойдем в обход, по отливу, — предложил Геннадий Васильевич, — тут совсем близко.
Издали казалось, что идти будет совсем легко. Море отступило далеко, оставив ровную полосу песка с редкими лужицами возле камней. Но песок мягко оседал под ногами, в каждом следе сейчас же с бульканьем собиралась вода. Кое-где непонятно отчего из песка взлетали водяные фонтанчики. Все кругом чавкало, охало, вздыхало. Словно море и не уходило никуда, а просто спряталось под песком.
Володя нагнулся, чтобы вытряхнуть песок из ботинка, и вдруг увидел, что из-под камня на него смотрят чьи-то большие, немигающие глаза. Камень был высокий, и тень под ним казалась особенно густой и черной. Он замер, даже не вскрикнув, так это было непонятно.
Что-то произошло. Глаза исчезли, а вместо них показалось острое, темное. Вода в луже под камнем пошла кругами. «Да ведь это рыба там сидит, — сообразил Володя, — а я-то…»
— Смотри, там рыба прячется! — крикнул он Геннадию Васильевичу. Тот уже успел отойти далеко.
— Подумаешь! — ответил он, не оборачиваясь. — Бычок какой-нибудь паршивый. Тоже мне рыба! Пошли! Чего ты отстал?
Бывает же так: до этой минуты все лужи под камнями казались Володе одинаковыми — вода, и все, а теперь он вдруг увидел, что в каждой кто-то прятался, ждал возвращения моря. В одной чуть шевелила лучами бурая морская звезда. В другой плавал серый студенистый комок — медуза. А в третьей так и кипела какая-то мелочь — не то рачки, не то рыбья молодь или еще что-то такое же, маленькое и неунывающее. Беспомощно распластались по песку коричневые водоросли. В каждой капельке воды на них горело солнце. А по камням сновали птицы.
Вдали выросла знакомая скала птичьего базара. Птицы над ней издали напоминали тонкую сетку. Ветер трепал сетку и не давал ей опуститься на землю. Она то снижалась, то вновь взвивалась вверх. Володя поежился: ему совсем не хотелось встречаться с птицами.
Но Геннадий Васильевич уже свернул в неприметную щель. Узкий, заросший мокрым ольшаником распадок словно надвое разрубил скалу. По дну его бежал тоненький, звонкий ключик. Мальчики продрались сквозь кусты и неожиданно оказались в знакомой каменистой долине. Возле палатки прямой струей поднимался дым — значит, Василий Геннадиевич уже вернулся.
Он сидел возле палатки и держал в руках железные вилы. Только на концах вил торчали острые, загнутые внутрь крючья.
— А это что? — спросил Володя.
— Острога! Та самая! — вскрикнул Геннадий Васильевич.
— Вот именно та самая! — Василий Геннадиевич с сердцем отшвырнул ее в сторону. — Век бы она, проклятая, на глаза мне не попадалась!
— А где вы ее взяли? И это что — плохо, да? — сгорал от любопытства Володя.
— Взял я ее возле речки. — В голосе Василия Геннадиевича слышалась горечь. — А дело скверное. Острогой этой браконьеры рыбу бьют. Остроги разные бывают, а эта — от всех на особицу. Посмотри, какие у нее крючья на концах — словно стружки завиваются. Такой если ударить рыбину покрупнее да она сорвется, то полбока на крючьях останется. И рыбе конец. А браконьер одну вытащит, девять ранит. Сам должен понимать, что получается. И еще загадка. Острога такая есть у одного человека. Он сам ее и придумал. Ловчее и наглее его нет браконьера на побережье. Прозвище его — Рыбий князь. А кто он на самом деле, неизвестно. Нам пока что попадаются только его следы. Вот как эта брошенная острога…
Володя взял острогу в руки — тяжелая. Хоть и сломанная, она напоминала что-то знакомое, виденное. Он чуть отодвинул ее, солнце блеснуло на хищных загнутых крючьях. Вспомнил!
…Он заходил в разные дни. Никогда нельзя было заранее сказать, когда он явится. Мама, может, и знала, но для Володи это оставалось тайной. Вместе с дядей Сашей приходил шум. Особенный, только ему свойственный. Совсем не такой, как бывало в папины времена. Володе казалось, что печальная тишина, поселившаяся в их доме с тех пор, как папы не стало, не боится этого шума.
Дядя Саша ничего не умел делать тихо, никогда не понижал голоса. Знакомые звали его «капитаном», и он действительно всегда носил фуражку с капитанской «капустой». Но такую же капитанку носил и приятель дяди Саши, а Володя знал, что никакой тот не капитан, а просто парикмахер из порта. Володя не верил ничему, что говорил и делал этот человек. Он всегда рассказывал невероятные истории о своих приключениях и нисколько не смущался, если его изобличали во вранье. Володиной маме все это почему-то казалось смешным, она весело смеялась над каждой дяди Сашиной историей и сразу хорошела. А Володя тихонько уходил из комнаты, если его не успевали заметить.