Володя молчал. Шумела, плескалась река. Падали из невидимой теперь тучи редкие капли. Чайки оплакивали солнце — кричали протяжно. Лица обоих мужчин были суровы.
Если бы можно было одним словом изменить все! Так, как всегда в его мечтах. Капитан бы смог… Дядя Саша не приходил бы к ним больше, и мама не скучала бы без него. И тогда можно было бы рассказать про острогу. И самое главное — поймать неуловимого Рыбьего князя.
Но не было больше капитана, как не существовало и ненайденной волшебной земли. На берегу безымянной северной речки под заплаканным скупым небом стоял мальчик Володя и ничего не мог сделать. Потому, что оставалась мама. А он вдруг, словно ему подсказал это кто-то невидимый, понял, что для мамы любая неприятность, случившаяся с дядей Сашей, станет большим горем. А тут не просто неприятность, тут беда… И он, Володя, сам должен привести эту беду в их дом! Нет, этого он сделать не сможет, ни за что не сможет. Но где же тогда Великая Справедливость, до сих пор безраздельно правившая окружающим миром?
— Ты что приуныл, капитан? — Василий Геннадиевич положил руку на плечо Володи. Тот пригнулся: рука была как чугунная. — Да, знакомься. Радист с метеостанции, здешний рыбий бог, Константин Иванович.
Володя неловко, ребром протянул руку, забыв, что у Константина Ивановича руки заняты. Тот улыбнулся:
— В другой раз поздороваемся. Не обижайся, парень. И иди, а то Геннадий Васильевич, поди, заждался. Еще подумает, что тебя касатки сожрали или еще что…
Володя медленно побрел по тропинке обратно. К туману примешался запах дыма. Володя понял, что возле палатки горит костер, и обрадовался. Попробовать разве напугать Геннадия Васильевича? Пусть не зазнается. Он нырнул в мокрый, хлесткий стланик. За шиворот сейчас же хлынул целый водопад, ноги соскальзывали с мокрых корней, чавкали во мху.
— Куда ты ломишься? Дорогу потерял? — Рыжая голова Геннадия Васильевича вынырнула из-под ветки.
Володя, ничего не ответив, полез за ним следом.
Володя проснулся очень рано. Дождя как и не бывало. Было светло. По краю сопки брело ночное солнце. Оно светило как днем, но лучи его не грели, и свет их был Странным, слепящим, от него ныли глаза. Спать уже больше не хотелось.
Володя осторожно взял ведро и спустился к речке. Она бурлила по-прежнему, только вода в ней под ночным солнцем стала светло-коричневой сверху, а снизу черной, словно воду разрезали на два слоя. И оттуда, из черноты, выскакивали сильные серебристые рыбы и снова уходили во тьму.
Володя зачерпнул воды, отнес к палатке. Потом сходил за примеченной вчера стланиковой корягой. А когда вернулся, проснулись уже все.
Василий Геннадиевич хлопнул его по плечу:
— Молодец, капитан! Так держать! Что проспал, того век не видать. А мы вот проспали.
— Да ничего и не было такого, — сказал Володя, чтобы не обижать товарища.
Но Геннадий Васильевич угрюмо хмурился. Попив чаю, он молча принялся собирать рыболовную снасть, прихватил ведерко.
— Ты что, за ершами собрался? — спросил его отец. — Что ж товарища не зовешь?
— А ты сам разве не поедешь? — Геннадий Васильевич делал вид, что Володи и на свете нет.
— Я не поеду. Надо на метео сходить, может, что получили насчет него. — Он кивнул на Володю. — А ты, по-моему, опять дожидаешься картошки!
— Ничего не дожидаюсь! А только я каждый день раньше всех встаю, так этого ты не видишь, а тут…
— Ах вот оно что. Ну виноват, прости. А за ершами вы все-таки вместе отправляйтесь, ладно?
— Ладно… Ты морских ершей-то хоть ловил когда? — Геннадий Васильевич наконец заметил Володю, — Лодка твоя нам во как пригодится!
Ерши вели себя глупо. Володя даже подумал, что если вместо червяка прицепить на крючок гайку, все равно схватят. Их даже не хотелось таскать. Попав на дно лодки, черный щетинистый ерш лениво разевал страшную, зубастую пасть и, словно поудобнее укладывался спать, затихал.
Солнце уже давно поднялось над сопкой, и лучи его светили и грели, как всегда. Море совсем очистилось от тумана, и город вдали был виден как на картинке.
Сейчас бы он шел в молочную или на базар за картошкой и зеленью… или в порт за рыбой. Он отвернулся и стал смотреть на близкие скалы острова. Думать о городе не хотелось.
Володя первым заметил Василия Геннадиевича. Тот стоял на камнях, далеко уходивших в море, и махал фуражкой.