— Таргарин — лишь предлог. Ты хочешь власти! Я сумею противостоять тебе и твоим желаниям подмять под себя весь Дзайалан! Тому, что ты предаешь наши законы и нашу веру! Тому…
— Хватит! — оборвал его Эмрэг. — Умолкни, этелрину. Слушай этела. Мне надоело это пустословье. Ты говоришь — я хочу власти. Да нет, Анэрна. Я хочу, чтобы вы поняли — единство нам нужно. У нас восемь этелов. Каждый правит в своей земле. Но скажите — хоть раз бывало такое, чтобы мы выступили против врага все вместе? Бились отдельные дружины отдельных этелов, и гибли в одиночку. Убитый — не побежден, так говорили наши предки. Но я не хочу быть таким победителем. Таргарин только пробовал силы. Теперь он обнаглел от нашей беспомощности. А мы своей тупой гордыней приготовляем ему победу. Нас мало — но мы отвергаем покровительство Ильвейна. Мы разобщены — но мы никогда не выступим вместе, потому, что Старый Свод говорит — каждый этел сам решает дела своей земли. Один лишь раз вместе выступили мы — когда мой отец и господин мой этел Зуалер бились за государя Араэну. И враги бежали от мощи инетани! Да, это было не по старинному обычаю. Но сейчас другие времена. Мы либо погибнем, либо выживем в союзе с Ильвейном. Жить по-старому уже нельзя. Иные уходят — их право. А я хочу остаться. И это уже мое право. Я женюсь на Лайин…
— На порченой девке? — насмешливо сказал молчаливый Ханэр.
— Вранье, — спокойно ответил этел Эмрэг-кранки.
— Неужели, — начал было Ханэр, но господин оборвал его.
— Если я что-то говорю, значит, так и есть. Или ты забыл, что я кранки? Может, желаешь сам пройтись к Оракулу?
— Мне не надо ходить к Оракулу, — медленно и лениво протянул Ханэр, — чтобы понять — все твои речи о единении ведут к одному. Единение — один надо всеми — один приказывает всем, и это ты. Но в Дзайалане королей не было и не будет!
Я не знаю, чем кончился бы совет, если бы не встал Зуалер.
— Я стар, — заговорил он. — Я воевал вместе с Эршау и королем Араэну. Я был свидетелем их великого Договора. Да, я знаю, что мы после Фэгрэна не воевали друг с другом. Только с врагами извне. Что стычки между этелрину и простыми людьми никогда не приводили к войне и были чем-то из ряда вон выходящим. А сейчас мы того гляди начнем убивать друг друга, не дожидаясь того, когда это сделают таргаринцы. Да, Имна-Шолль дарована только нам. Но и выбор нам дан тоже. Мне тяжело отречься от того, чем мы жили тысячи лет. Но я вижу, что и Эмрэг-кранки во многом прав. И я вижу, что нам нужно единство. Если вы так боитесь Эмрэга-кранки, выберите другого. Ведь во времена Фэгрэна наши предки выбирали себе вождей в дни войны… Или, если никто не потерпит возвышения одного этела над другими, то примите государем Араэну… Я знаю, как и вы, что и сам Фэгрэн не в Имна-Шолль. Но что этел Эршау перед смертью принял благость Осеняющего, этого не знает никто, кроме меня. Мы опасливо смотрим на тех, кто осмелился сделать свой выбор. Но ведь это наше право. Пусть каждый решает сам. Мы особенные, да. Но мы не отверженные. И я… я не знаю, ждет ли меня в Имна-Шолль счастье. Оно у меня каждый день разное, — виновато сказал он и сел.
Брань продолжалась еще долго. Наконец, законники вынесли единственное решение — о выборе Эмрэн. Это ей предстояло сделать завтра. Остальное по-прежнему висело в воздухе. А я видел одно — раскол стал явным…
XVIII. КИМ
Я вернулся с совета в нашу палатку, дрожа от гнева. Первым моим побуждением было немедленно увезти Эмрэн куда угодно, хоть в Имтеру. А об Эмрэге-кранки я не мог думать только как о предателе и подлеце. И еще трусе. Мне очень хотелось дождаться его и плюнуть в его надменное лицо. Что же, я его дождался. Похоже, он ожидал увидеть меня. Он заглянул в шатер, потом крикнул кому-то снаружи:
— Он здесь. Идите сюда.
Вошли этелы Зуалер и Ульэрех, с ними один из законников и Эмрэн. Я ничего не понимал, и потому гнев мой несколько поутих. Господин даже не смотрел на меня.
— Все должно быть по закону. Нужны еще два свидетеля.
Ульэрех вышел и вскоре притащил своего родича Нирраха и Зурета, сына сестры Зуалера.
— Ким, подойди, — сказал мне этел Эмрэг-кранки, и я почему-то послушался. Эмрэн была готова не то заплакать, не то рассмеяться. Он закатал мне рукав. Ульэрех, улыбнувшись, расстегнул рубиновую застежку и обнажил худую мускулистую руку. Я кажется начинал понимать. Зуалер достал чашу и налил в нее вина из кожаной бутыли, что стояла на раскладном столике в шатре.