– Вот и я полагаю: рано тебе о монастыре думать! Что ты ведаешь о монашеской жизни?! Да знаешь ли, сколь тяжек крест отречения от мира?! Уговоримся тако: вот побудешь в Пече, воротишься, съездим с тобою в монастырь на Сазаве. Поглядишь, как божьи люди живут. А ты, Конрад, жди меня в Оломоуце. Приеду вскоре, за тобой вослед. Гляжу, дети вы ещё. – Она вновь строгим оком оглядела сыновей. – А пора б вам взрослеть! За спинами старших довольно прятаться. Особо к тебе, Конрад, сии слова касательство имеют. И помните: я, мать ваша, вас не оставлю. В горе ли, в радости – всюду с вами буду, покуда силы имею. Никого ибо, кроме вас, нет у меня. Братья – далече, да и… – Она смахнула скатившуюся из глаза нечаянную слезу. – В общем, как уговорились. Заутре же пожитки свои собирайте – и в путь. А сейчас – спать.
Она решительно поднялась с лавки и перекрестила обоих сыновей.
Когда Конрад с Владимиром вышли, она опустилась обратно на лавку и обхватила руками голову. На душе было тревожно. Беспокоилась вдовая королева за своих сыновей – не натворили бы они глупостей. Дети ведь ещё, почитай. Но вместе с тем как будто некий внутренний голос шептал ей, что всё будет хорошо. В этом же убеждали её и давние пророческие слова Майи Златогорки.
Глава 72
Буковый лес подходил к самому берегу Моравы, могучие деревья раскинули над водой свои широкие зелёные ветви. Далеко ввысь, на двадцать – двадцать пять сажен, уходили толстые стволы. Широкие кроны укрывали от солнца утомлённого путника. За полосой реки заросли бука становились ещё гуще, плотной зелёной массой покрывая вершины и склоны Нижнего Есеника[249].
Оломоуц, обведённый приземистой каменной стеной, маленький и утлый в сравнении с Прагой или Краковом, с горбатым мостом через ров, наполненный отведённой из реки водой, показался Предславе каким-то кукольным, почудилось сперва даже, что не люди здесь живут, а альвы[250] какие-нибудь, выбравшиеся из недр земли. Из города вела дорога на север, на Клодзко, в те самые места, где пролегал её путь из Болеславовой темницы. Нахлынули было в душу вдовой королеве воспоминания, но она отогнала их прочь, упрятала на задворках памяти. Будет ещё время заглянуть в прошлое!
На юг бежала, змеясь, пронизывая буковый лес, другая дорога, узенькая, местами поросшая мхом. Где-то там, за лесом – скалы и страшная пропасть Мацоха, а ещё дальше – Брно с его черепичными крышами и берегом узенькой Свратки.
За Моравой, если пересечь Есеник, можно выехать к истоку Одры и напиться из туеска ледяной, ломящей зубы чистейшей воды. Южнее проходит широкий торный шлях на Угерске-Градиште – крепость, из которой сумел унести ноги её, Предславы, враг – изменник Володарь. Думать о нём не хотелось, королева вздыхала, морщилась, старалась отвлечься.
Моравия была густо заселена, по пути её возок то и дело проезжал мимо богатых сёл и хуторов. Крестьяне-седляки в расшитых узорами на воротах рубахах выходили к дороге, кланялись в пояс, подносили хлеб-соль, угощали свежим парным молоком. Помимо славянских, было в округе много венгерских селений. У ворот замков встречали её моравские паны и владыки. Иногда внезапно натыкались путники на священные дубы, сплошь увешанные разноцветными тряпицами и конскими черепами. Старая языческая вера продолжала жить здесь, в лесах и рощах Моравии, несмотря на то, что ещё полтора столетия назад равноапостольные Кирилл и Мефодий принесли в эти места свет христианства.
В Оломоуц Предслава приехала уже ближе к вечеру. Она долго, подобрав подол чёрного вдовьего платья, поднималась по ступеням на вершину насыпной горы, где располагался выложенный из мрачного серого камня княжеский дворец. Было тихо, ветер нёс с реки вечернюю прохладу. За забором глухо залаяла собака.
Вдовая королева распорядилась заранее не объявлять Конраду о своём приезде, и получилось так, что нагрянула она в сыновний дом довольно нежданно. Сразу отметила Предслава леность и беспечность стражей, которые бросили крепостные ворота и вовсе не охраняли вход во дворец. Только в переходе на верхнем жиле попался ей на глаза бывший стольник Иржи, который, по всему видно, сторожил княжеский покой. Заметив Предславу, Иржи попытался незаметно скрыться, но королева окликнула его и велела провести к Конраду. Стольник забормотал, что должен заранее подготовить своего молодого господина, однако Предслава приказала ему не отлучаться от неё. Иржи стал воровато озираться по сторонам, но, в конце концов, поняв, что иного выхода нет, повёл королеву через переход в покои, занимаемые Конрадом.
В светлой палате топилась муравленая изразцовая печь. В глаза Предславе бросилась разобранная постель с пуховыми подушками и молодая холопка, с тихим испуганным вскриком поспешно натягивающая на плечи долгую сорочку. Конрад, едва успевший влезть в порты, на ходу застёгивая золочёные пуговицы зипуна, стоял посреди покоя. Чёрные волосы его были растрёпаны. Вид у молодого князя был как у застигнутого врасплох татя.