После непременного разминочного мордобоя, и обязательного котелка воды на «разгорячённую» голову, на первый вопрос ответ у всех был такой: «Оказались у финнов лишь по тягчайшему ранению (или по тяжелой контузии). И, — только вследствие навалившегося затем, — беспамятства» (Советский военнослужащий попасть в плен «в сознанке» не может — не должен! Даже, очутившись, — как это и бывало часто, — в трех или даже четырехмиллионных «котлах»!).
Со вторым вопросом было много проще. Блатных спасительных «Евсекций», — на советский манер, или «Юденратов» на германский, — у финнов не имелось. Отказались брезгливые финны от таких институций. Все же, Маннергейм был когда-то, если не гусаром, то кавалергардом. А если точно — чистой воды свитским генералом. Голубым уланом. Что вообще-то одно и то же. И жидовские штучки с трудоустройством азефов-малиновских в его, — лагерной даже, — военной полиции не проходили. Оттого ответ на второй вопрос тоже был легким: «Вкалывали! ой вкалывали! круглосуточно притом вкалывали! как каторжные; да еще под бичами, да под прикладами и под подкованными сапогами белофинских фашистов-изуверов; в глубоких шахтах (!) – как же без глубоких шахт – не ГУЛАг же! и без кормежки, конечно… Ну… без приличной...».
Сложнее было с ответом на третий вопрос. Хотя, на самом деле, продать свою любимую родину и в мыслях у них не было... Да и как было ее продать, если покупателей не имелось? Не шел покупатель. Не налетал (Тут они правы были: на их пламенные требования к ближним спасителям – скандинавам, и к дальним — европейцам с американцами, те попросту отмалчивались). И так: «не наваливался никто!», написано было у каждого на честных лицах…
— «Не наваливался? Не налетал? — Читали ребята с лица. – Та-ак... Ну, а если мы вас, пас-скуд, да по по-очках, да по р-ре-ебрах, да по яйцах?! А-а?.. С-с-сапогами… «Не налета-л»?, — падлы. Мы вам, мать вашу распроети, пока-ажем!»
...Показывали, конечно. Как обещано было. В лучшем виде. Точно с-сапогами!
Потом, — невдолге, — Особое совещание. Заочно — «катушками» — безразмерные сроки за измену родине. И – родные — Воркута, Ухта, Усть-Вымь, Печора...
…Подобного содержания откровения, счастье имел читать в бесчисленных следственных «делах» СМЕРШ и в протоколах «троёк» фильтровочных лагерей ГУЛАГа, трудясь общественным экспертом в, — светлой памяти, — Комиссии по реабилитации (...). Под командой покойного ныне друга моего Ивана Павловича Алексахина.
В 1956-м, или даже в 1957 годах бывших военнопленных в Финляндии бедолаг, — кто выжил в советских не смертельных, конечно, но «просто» в истребительно-трудовых лагерях, — «освободили» из малых зон, запустив в «Большое оцепление» — в СССР. Строго — но по-хорошему — упредив отобранными «подписками о не разглашении», с обещаниями в них 25-ти лет каторжных работ, если молчать не будут. Короче: «Чтоб — ни-ни, — ни про эти наши, ни, — тем более и Боже упаси, — про ихние, про финские, лагеря!»..
Молчали. Деться-то куда? И только... в самых-самых распротайных и презаповедных снах вспоминали, как «мучились» в финском плену. Как в теплых и светлых бараках принимали дорогих гостей — финских евреев. Как гужевались щедрыми их приношениями по субботам, по многочисленным еврейским (и не еврейским) праздникам. Число которых, постоянно увеличивалось по мере их возраставшей надобности. Как спокойненько, жили себе, поживали в своих «еврейских» зонах и блоках, созданных доброй волей Незабвенного Дедушкою племянника автора, наслаждаясь мирно первозданной тишиной и животворным хвойным смоляным духом стерильных финских лесов, и нетерпеливо дожидаясь возвращения домой для «радостной» встречи с ребятами из СМЕРШ. Безбедно кайфуя, зная уже, уже прослышав от людей сведущих и надёжных – от тех же финских евреев – действительно страшную правду еврейской жизни за пределами своего финского рая. Правду о том, как в эти же самые благословенные для них дни и ночи союзники их «изуверов»-спасителей, — из бесчисленных европейских гетто, собирают в гигантских накопителях знаменитых терминалов и мало известных крохотных периферийных вогзальчиков «Объединённой Транспортной Сети» несчастных их соплеменников. Загоняют их в тысячи телячьих вагонов сотен эшелонов. И увозят по-тихому в некую, никому до селе неизвестную, польскую глубинную нежить. Но не на Мадагаскар... Не на Мадагаскар. Отнюдь.