Но было то «давно и неправда».
…Сейчас же шел уже год 1944-й. Из шведской столицы — известие: «эти чертовы финны согласны на выход из войны! Но лишь по мирному. Силой заставить их капитулировать не позволит Маннергейм». Снова не позволит! Однако предварительное согласие на мирные переговоры дает, отчего не дать: он-то землю Финляндии отстоял! Но взвился Ристо Рюти, давний Маннергеймов ревнователь. И 26 июня 1944 года он заявил, что без консультаций с Гитлером разговаривать с Россией не станет, и любые контакты с противником осудит! Он не знал, по-видимому, что Гитлер еще не закрыл проблему «окончательного решения еврейского вопроса», что им до конца владела «одна но пламенная страсть!». Потому не допустит прекращения военных действий, пока в Европе остается хоть один еврей!
А Сталин вовсе остервенел: той же ночью началась очередная, — неизвестно, какая по счету, — и снова «крупномасштабная операция» все на том же непробиваемом Карельском перешейке, который русские не могли взять, аж с 1918 года! И снова — как в 1941–1943-х, и, конечно же, как в 1939–1940 годах, — она окончилась новым обиднейшим конфузом. А как иначе-то: немцы терпят поражения на всех фронтах завершающейся победой союзников беспримерной в истории войны, а Финляндия — этот комар болотный — имеет наглость, волю и силы противостоять! Финны выдержали паузу. Обождали чуть, пока их, гигантский восточный сосед, опомнился и сообразил даже, что они с ним сделали. И, — «идя навстречу пожеланиям» его — так и так жить с ним рядом, судьба!, — 4 сентября 1944 года приняли советские поправки к финским условиям прекращения войны. Если правду сказать, порядком финнам поднадоевшей. Сталину не было необходимости объяснять самому себе, что ему вновь набили... физиономию. И снова сделал это Маннергейм. И хам опять отыгрался на своих маршалах, а заодно — на тетке Катерине, устроив у нее очередной обыск, так возмутивший Бабушку. Но опять отошел. Собственноручно написанное им резюме по поводу «финской Гектории» выдержано было в достаточно спокойном тоне:
«...Ставка Верховного Главкома считает, что последняя операция... Карельского фронта закончилась неудачно... из-за негодной организации руководства и управления войсками... отмечает засоренность фронтового аппарата бездеятельными и неспособными людьми...» Вот так! Разделаться с Маннергеймом за «каких-то»... четверть века не получилось. Потому интересна телеграммная переписка Жданова со Сталиным в самом начале 1945 года, после того, как Маннергейм в третий раз набил физиономию… большевизму, в третий раз отстоял свободу и независимость своей страны.
«...Сегодня, 18 января, был у Маннергейма. Встреча происходила один на один и продолжалась около двух часов. Маннергейм согласился, что после многих лет вражды между СССР и Финляндией, видимо, наступило время произвести ревизию отношений между нашими странами... Он выразил согласие сотрудничества в береговой обороне. На суше предпочитает защищать свою страну сам... Андрей Жданов». Сталин ответил: «...вначале попробуйте восстановить дипломатические отношения (Это без мирного договора с принуждением к капитуляции! С воюющей против него страной! — В. Д.). И не раздражайте Маннергейма (И это союзника Гитлера! Да в 1944-м победительном году! — В. Д.) радикальными предложениями. Выясните только его позицию. И. Сталин». Вот оно как: стойкость и ещё раз стойкость! (Как, классическое, воландово: «свежесть и ещё раз свежесть!»). С одновременно, и в который раз, по-доброму набитой физиономией (Автор не устаёт повторять и повторять это ключевое и определяющее обстоятельство. Ибо только оно воспринимается и уважается кремлем, как любой восточной сатрапией). И Сталин заговорил, — наконец, с маршалом Финляндии, с дедом моим, — почти человеческими словами.
Чтобы понятнее было, что есть стойкость в затрагиваемом контексте – немного истории. Свежей, естественно. И вопрос – самому себе, хотя бы: почему в аналогичных обстоятельствах никто больше из жертв сталинской агрессии выстоять не попытался? Не сопротивлялся никто почему?
99. Национальный характер
«Не раз говорилось о крамольности, — о неприличии даже таких вопросов, — для произнесения в «чистом» обществе. Где над скорбной участью пражской весны, например, и её глашатаев, положено светло скорбеть. Однако, жалеть их не хочется. Не течёт слеза. – Пишет мой знакомец. — И рука не поднимается посыпать голову пеплом. Хотя конечно жаль и дивного города, привычно оскверняемого советскими танками, и людей, привычно потрясавших на то кулаками на фотографиях в старых газетах. Они прекрасны. Их гнев и обида безусловны». Но вовсе не плотоядному автору их ничуть не жаль: каждый поодиночке и все скопом, не стоят они доли светлой памяти друга детства мамы моей, адмирала Александра Васильевича Колчака. Которого достопочтенные отцы или деды их – предав — продали в 1920 году за русское золото на муки и смерть иркутским опричникам. Умучившие и убившие они — звери — давно сгнили в безымянных канавах. Предавшие Его и породивший их симпатичнейший братский славянский народ, они поимели за предательство своё: без хоть какой либо приятности расслабления, насилуемые — и эдак и так — без малого полвека братом своим советским… «Закон возмездия – он, вить, всегда закон, — говаривал близкий мне специалист и по законам и по возмездиям… — Хотя, все они – Швейки. Были ими, и ими останутся. И не проймёшь их ничем». Однако, Чехословакия была отнюдь не первая страна «социалистического содружества», кому Москва русская по-новой отомстила. За дюжину лет до неё была Венгрия. Но венгры дрались хотя бы за свою независимость по-настоящему. Как умели. Вот, например, как в Крыму с ранеными «беляками» в оставленных госпиталях после ухода Врангеля. Где красные дивизии венгерских большевиков-карателей, — во главе с людоедом-интернационалистом Белой Куном, — прославили себя немыслимо зверской расправой над пленными россиянами и семьями их. Тогда и там они «выиграли». А в 1956 году, в борьбе с московскими карателями, проиграли, конечно. Ибо против лома нет приёма. Но, проиграв, заслужили уважение. А наследники Жижки (национального героя Чехии, прославившего когда-то и себя и её народ в бесчисленных победоносных освободительных сражениях и войнах) сдались сразу. Тихо ворча, задрали ручонки. И сдались Сталину. Так же как тридцатью годами раньше, без единого выстрела капитулировали перед Гитлером, имея сильнейшую в Европе армию.