… «Бум закругляться», как любил говорить дед.
Все, — о чем позволяю себе распространяться перед тобою, «лицом заинтересованным», — это еще и потуги мои ответить на твой вопрос о причине, почему я не в Финляндии. «Где деда так любили». Почему не тянет меня на родину дедушки, которую он сам все же любил. Почему я «в ту сторону смотреть не хочу», и, потому, там меня никто не знает.
Тебе я скажу правду — мне излить ее надо, проклятую. А больше некому ее выплеснуть, кроме тебя. Очень обидную правду. Оказалось, Бен, что кроме жены, и детей — когда вырастут, — в мире есть лишь один человек, который доподлинно знает и искренне любит моих стариков. Это ты. Но, — мой родной, — видимся мы с тобою не в последний ли раз?… Вообще-то, так не прощаются, не расстаются... Но есть такое, о чем даже тебе я рассказать не могу… Не решаюсь… Итак, «почему я отвернулся от Финляндии»? Да не думал я, конечно, отворачиваться от неё. Это она от меня отвернулась. Именно, она, Финляндия! Мужественно защищаясь от врага, она не сумела защитить ни отца, ни меня — маленького. И дед, — в постоянном страхе за наши жизни, — должен был вечно опасаться даже самого близкого, десятилетиями, — казалось бы, — проверенного окружения, как показала жизнь, в любую минуту могущего предать человека, отдававшего всего себя, их же безопасности! Невероятно, но так было. Когда у власти в Финляндии стоял дед, он не только защитил финнов от Сталина. Но совершил невозможное — сумел утлое суденышко маленькой страны, невредимым, провести меж Сциллой воюющих с Германией «союзных» стран и Харибдой Гитлера, отбивавшегося от них — тоже вовсе не святых воителей Господних. Кто еще смог бы такое сделать? Кто, если вынужденный провокациями Сталина на «союзничество» с Германией, он с честью вышел из войны, никому не позволив опорочить достоинства своей родины! Сегодня Карла Густава Маннергейма нет. И его гордая, независимая Финляндия, — клюнув на лесть большевистских сирен, — превратилась в... левацкий серпентарий. А многие ее государственные «мужи» — в агентов НКВД! Значит, дед опасался за нас не напрасно! Он знал, кем окружен еще со времен перехвата юными советскими спецслужбами эстафеты бесчисленных адептов и фигурантов романовских разведок. Вплоть до безудержного разгула в Финляндии агентуры НКВД–МГБ. И потому сделал все, чтобы об отце и обо мне не знали даже самые близкие его сподвижники. Чтобы о нас не узнал не чужой мне финский народ! Я внимательно следил за хроникой разоблачений советской агентуры в Финляндии. И понял, почему дед так оберегал нас, столько сил тратил на то, чтобы о нас никто никогда и нигде не поминал. Что же мне было делать в Финляндии, если даже мой собственный дед, — такой дед, — чуть ни расписался в несостоятельности! Тяжко говорить, но я возненавидел дедову родину... Государство – но не её народ! Как дед возненавидел комиссаро-большевистских узурпаторов Российской империи. Но, — никоим образом, — не полонённых ими своих россиян…
104. Запоздалые претензии
…Я проговорился: отправляясь в Германию на Денацификационную комиссию, действовал вопреки собственной совести. Было именно так! Я поступил бессовестно — добровольно согласился предстать перед чиновниками американской, британской, французской, русской администраций, исполняющих роли судий праведных в постыдном спектакле «очищения Германии от мерзости нацизма». Перед гражданами государств, этих самых нацистов вскормивших! Эти «праведники» забыли, что представляют правительства, которые вооружили Германию, позволили ей оккупировать Европу и передали на заклание немецким социалистам всех их противников. Своих евреев в том числе. При этом «забыв» самое главное: что партнер их по войне Сталин сотворил с российскими народами – с русским народом. С народами стран, оккупированных им с молчаливого согласия, если не одобрения, тех же Соединенных Штатов и Британии с Францией... Я тоже сделал вид, что «забыл» все это. Или «не знал». Ответил на их, ублюдочные вопросы. И «очистился»...
Хватит и того, что однажды — сам! — изнасиловал свою совесть...
...Я вот сетую — и не однажды — на «забывчивость» союзников Сталина, «не заметивших» миллионов погубленных им россиян и европейцев, на то, что из-за этой «удивительной» их близорукости скамья подсудимых в Нюрнберге оказалась, по меньшей мере, на две трети незанятой. А ведь все просто: союзники и не предполагали судить самих себя! Сам посуди: собрались руководители четырех держав-победителей в Лондоне 8 августа 1945 года и решили организовать... — ты вспомни — «преследование и наказание главных военных преступников европейских держав “Оси”, создав “Международный военный трибунал”»! А сами преступления определили таким образом: «преступления против мира», вчиняемые тем, кто ответствен за развязывание войны (это они-то, подготовившие и развязавшие войну!), «военные преступления» — нарушение законов и обычаев войны, и, наконец, «преступления против человечности» — против мирного населения. И это тоже они, живыми сжегшие миллионы ни в чем не повинных граждан разрушенных немецких и японских городов… Но ведь никаким «международным» трибунал этот не был. В нем заседали только победители! Был он судилищем, исключавшим всякую и любую ответственность самих организаторов его за преступления, вину за которые они предъявили только побежденным. Не зря же генеральный прокурор США Роберт Джексон на одном из июльских заседаний 1945 года бросил: «Этот трибунал является продолжением военных усилий союзных наций» (!). Вот тебе и ответ. А ведь он однозначно исключал любую апелляцию к первопричинам! Британский историк Ирвинг пишет: «Уважаемые юристы во всем мире стыдились нюрнбергской процедуры... Судья Роберт Джексон, американский председатель со стороны обвинения, испытывал те же чувства... Вскоре после того, как Трумэн поручил Джексону руководить американскими судьями в Нюрнберге, стало известно об американских планах атомных бомбардировок. Это плохо вязалось с задачей, порученной Джексону: преследовать других за такие же действия...» Про сталинские «художества» говорить нечего.