…В канун 1909 года в Петербурге, в старом здании Военного лазарета Преображенцев по Литейному проспекту, состоялось собрание ветеранов-маньчжурцев. Первым выступил Карл Густав. Сходу он предложил «создать нечто подобное неформальной кассе взаимной помощи участников русско-японской войны». По его инициативе, всеми поддержанной, было «приговорено»: выходящие по выписке из госпиталей солдаты, матросы и офицеры, «ограниченные в средствах, не могут быть оскорбляемы... вспомоществованием! Поддержка их должна носить характер товарищеской взаимопомощи — дружеского и бескорыстного одолжения». Сразу явилось и название инициативе: «Маньчжурское братство». Оно было одобрено. С этого дня всем своим инвалидам «братство» оказывало постоянную материальную поддержку и медицинский патронаж, подыскивало им и оплачивало квартиры, содержало их несовершеннолетних чад, а епископаты и клир — сиделок.
Среди излечивавшихся и попадавших в разряд малоимущих, а следовательно, подопечных «братству» было очень много евреев, мобилизованных не только в России, но в «местах компактного традиционного общинного еврейского проживания» Сибири – от Алдана в Якутии до Кяхты на юге Бурятии. Сложности быта и долечивания их в российской столице, нервотрепка из-за формальностей устройства и легализации приезжающих к ним на свидания членов их семей, были урегулированы «дипломатией» Татищева, который напомнил и Великой княгине Елисавете Феодоровне и о ее христианской ответственности за юдофобские инициативы покойного ее супруга. Причём не только в бытности московским губернатором. Маннергейм тоже задействован был в решение множества возникавших вопросов. Хозяйственных в том числе. К примеру, в размещении религиозных евреев в отдельные палаты. Более того, из-за убийственной (погромной, если точно) ситуации сложившейся у вечно влезавших «не в свои дела» старшин еврейских общин (в том числе, в драматические события 1908 года в Балтии) он организовал открытия в Вииппури (Выборге) «закрытого», охраняемого армией, филиала клинического (еврейского) лазарета. И по просьбе Бабушки вынужден был даже заняться строжайше и категорически запрещённой христианскими церквями в столичной губернии шхитою, — зверскою методою забоя скота по еврейской религиозной традиции. Проблемой, возникшей, кстати сказать, задолго до размещения в Балтии воинов-евреев участников Русско-японской войны. Он перевёл (спрятав, попросту) немыслимую для страны с западной этикой процедуру на самый север Европы — в финскую Лапландию... (Где лопари «забивали» оленей традиционно, «по лопарски» не торопясь, со смаком душá несчастных животных мёртвою петлёю...). Обошлось «доброе дело» не без скандала: воспользовавшись инициативой Маннергейма, интересанты-«поборники святого еврейского дела» тотчас взвинтили цены на кошерное мясо. Татищев и Маннергейм, не в шутку озляся на попытку жулья обобрать своих же соплеменников-инвалидов, тотчас, — в «шутку» же, — «вчинили» столичному раввинату меморандум-ультиматум: «или – немедля — военный суд за мародёрство, и тогда Шлиссельбург и даже Акатуй. Или поголовное поимённое обеспечение инвалидов-евреев до их излечения кошерными пищей и довольствием за счёт правления»! Поборники, во главе с самим Великим Поборником равом Довидом-Тевелем Каценеленбогеном, намёк поняли тотчас. И тут же перенесли все поборы за пределы госпиталей и прочих медицинских учреждений — на обирание рвущихся быть избранными в то же поборническое правление. Тут весьма кстати к делам «братства» подключилась освободившаяся от своих проблем Бабушка.