«Маньчжурское братство», председателем которого избрана была мама, а почётными руководителями петербургского и московского филиалов, соответственно, Карл Густав Маннергейм и Илья Леонидович Татищев, приступило к работе. И за десятилетие отпущенное ему провидением спасло от нищеты и инвалидской безысходности многие тысячи россиян всех наций и вероисповеданий.
17. Разгром «Маньчжурцев»
В декабре 1917 года «Братство» было разгромлено. Его постоянно обновлявшийся актив — врачи, медсестры, университетская медицинская профессура — физически истреблен. Добрый гений всех маминых начинаний Маннергейм, чудом вырвавшийся из клешней новой власти, отбыл в Финляндию — родина его, наконец, обрела свою независимость. И на Карла Густава ложится тяжесть решения сложнейших проблем по созданию государственности Суоми. Казалось тогда, он навсегда отдаляется от дел взорванной России. От его «братства»... Великий труженик Татищев обретается на Урале. У него тягостная роль беспомощного очевидца неумолимо надвигавшейся трагедии Романовых. Навсегда покидая Царское Село теперь уже бывший император попросил этого любимого им человека не оставлять его семью, преданную и переданную в руки убийц… Кем, чтобы не забыть? Да российским же дворянством. И армейской элитой. Всё ещё командующей не остывшей от боёв армиями. Между прочим — тем же душкою Корниловым. Теперь сам Корнилов бьется на Юге в отчаянных попытках сплотить воедино в муках рождающееся Белое движение. И тем спасти Россию. Россию он не спасет. Погибнет в 1918 году. Щастный бьется на севере в Кронштадте в роли… красного командующего Балтийским флотом. Тщится защитить его от уничтожения новой властью. Он откажется выполнить приказ Троцкого затопить корабли (как это было учинено на Черноморском флоте после ухода Колчака). И будет расстрелян. В том же 1918 году на Урале будет зверски убит и князь Илья Леонидович Татищев.
Колчак, блистательный полярный исследователь-гидролог… Всю жизнь разрывается он между любимой наукой и долгом русского патриота. Очень больной человек, обязанности офицера всегда принимает добровольно. Так, четырежды списанный в тыл после ранений в Порт-Артуре начальником маминого лазарета Александром Львовичем Розенбергом и генералом Кондратенко, Колчак неизменно возвращается на Двадцать второй форт, артиллерией которого командует. Много позднее, в 1917-м, поняв тщету усилий сохранить дисциплину и спасти корабли, он вышвыривает за борт принадлежащий ему властный символ командующего Черноморским флотом — золотой палаш (который матросы выловят и попытаются ему вернуть). Сорвётся. Эмигрирует. И возвратится с тем чтобы в 1920 году в навязанной ему — ученому и воину — чуждой роли верховного правителя Российского государства тоже попытаться остановить кровавую смуту. Не остановит: захваченный ненавидящими Россию восставшими чешскими офицерами он будет выдан (продан за российское же золото!) чекистам и расстрелян...
Кутепов. Сашенька... Командир Преображенского полка русской гвардии. Приняв полк от превратившегося в полного инвалида (гнойный «окопный» тромбофлебит после брюшного тифа с расплавлением вен) Александра Александровича Дрентельна, Александр Павлович своим приказом распустит эту историческую воинскую часть — первое, любимое детище Петра Великого. Сам свернёт полковое знамя, отныне ставшее священной реликвией Памяти Величайшей разрушенной империи. Попрощается с мамой и отцом моими, на которых легла теперь уже ими самими принятая на себя ответственность за судьбы людей, валявшихся по госпиталям бывшей российской гвардии. Попрощается, как с покойником, со стариком Дрентельном – полковым своим командиром, в бинтах лежавшим недвижимо после очередной маминой операции. И сам уйдёт на Дон. В бессмертие.
Большевики Александра Александровича арестуют. Помучают. Отправят, смертельно больного, в Вологодскую губернию в… ещё не разрушенный и не разогнанный (и не расстрелянный!) монастырь… Родители мои трижды навестят его. Всегда в сопровождении друга его доктора Сергея Романовича Миротворцева, тоже «маньчжурского брата», — некогда хирурга-консультанта Северо-западного фронта Мировой войны. Известного специалиста, который должен был облегчить продолжающиеся страдания Александра Александровича. Но болезнь нового послушника давно зашла слишком далеко. И он тихо умрёт в 1925-м… Сам, слава Богу. В собственной койке.