В подробности кронштадтской эпопеи мамы и беспримерной многолетней операции ее и Густава по спасению заложников-россиян я посвящен не был: судьба не отпустила для того времени. Нежданный мною приезд ее ко мне в тайгу в декабре 1953 года, после двадцати четырех лет разлуки, принес поначалу лишь одно мучительство «новознакомства». Ну а дни отпущенные нам в ноябре 1954 года, пресеченные смертью ее 4 декабря, стали временем последнего прощания...
Атмосфера 30-х годов не располагала к такого рода воспоминаниям. И потому живущая на птичьих правах Бабушка-лишенка и кругом обложенная Катерина, жалея меня, — да и себя тоже, — молчали. Но «технологию» переправки я узнал. Густав организовал «окна» в Финляндию. С его легкой руки некие проводники собирали беглецов сперва в подвалах казарм бывшего царского конвоя в Петергофе. А потом провожали их следующей ночью каким-то Кексгольмским трактом. С ещё одной ночевкой, — тоже в подвале дома священника, — в Кивинапе. Работал и северный путь — у Алакуртти. Работал и проторенный самой мамой путь на юге, за Псковом, — в мамину Эстонию.
Отец инвалид с юности (сам он 1888 года рождения) после «горячей» аварии в литейном на Днепровском заводе на Екатеринославщине, — к участию в затеях мамы ею не допускался. Замеченный в предсмертном состоянии в заводском лазарете хозяином Умберто Нобиле он был им обласкан. Поддержан. Выучен. Направлен в высшую школу Бельгии и Швеции. И, — природный математик, — превращён сперва в инженера-металлурга, для использования на собственных предприятиях. Позднее в металлурга-учёного.
Мобилизованный приложением приказа №568 от 3(16) сентября 1914 по военному ведомству в тогда же учреждённое Управление помянутого члена Госсовета генерал-адъютанта А.П. Ольденбургского он возглавил группу расчёта схемы организации эвакуации раненых, служа в ней «биологической вычислительной машиной». Других тогда Бог не дал ещё. Масштабы её деятельности: «Только с августа 1914 по ноябрь 1916 года включительно с фронта в тыловые лечебно-эвакуационные учреждения были доставлены 5812935 больных и раненых офицеров и солдат, что в среднем в месяц составляло116896 человек. Из числа прибывших отправлено во внутренние районы 2539850. И это не считая отправленных прямыми транзитными поездами…» (ВИЖ, 8.2004).
Катерина помнила и свято хранила в памяти имена проводников: Вяза Ронганен, Хелли и Густав Реди, Тойво Аннонен, Карл Ряннель, Эльвира Кайрамо, Агонен, Вайнио, Кирт, Корнеев, Стебляков, Прянишников, Павло Зозуля, Стефан Левченко. Все, кроме женщин, моряки. Слава им!..
За годы «работы» этих подвижников из ада России на Запад ушло более сорока тысяч беглецов. Мало это? Много? Конечно, на фоне масштаба истребления россиян — мизер! Но ведь что-то и мама, и Густав успели! Хоть что-то...
«Параллельно» продолжали действовать гуманисты ПКК. Расстреливая и попугивая одних, они активизировали покупательную активность других. Вот что рассказывает на страницах журнала «Родина» (1990, № 4) жена Олега Михайловича Родзянко (внука председателя Государственной думы) Танечка: «Мы из России в 1935 году уехали... У нас одна бабушка в Эстонии и другая в Париже. Они объединились и за 1600 золотых рублей нас выкупили (моя тетя, баронесса Майндорф, хлопотала через Екатерину Павловну Пешкову)...»
Через ту же Екатерину Павловну Пешкову продавались зэки-счастливчики из Магаданских лагерей (УСВИТЛа) все годы вплоть до Второй мировой войны...
25. Экскурс в прошлое
…Из детской памяти автора:
…Снова обыск у тётки в отсутствии хозяйки – жесткий. Грубый. Схватив у Разгуляя Бабушку привезли на Брюсов в надежде что старая расколется и что-то покажет, сдаст племянницу. Подняли в спальнях Ефимовну, ещё одну старуху — гостей из подмосковного Перхушкова. Явившиеся военные мужики вели себя прилично. Застенчиво даже. Но не вынесшая их «робости» Баба в штатском, — вся в кудельках, вся в свекольном «макияже», вывалившаяся будто из рыбных рядов одесских Молдаванки или Привоза, — истошным криком приказала: — Снять всё с себя! Всё-ё-ё! Понятно?!.. И матом! И матом, чтобы понятней было…
Сняли – деваться куда... Баба обшманывала всех, яростно копаясь в промежностях, пока четверо оперов перетряхивали лениво – в который-то раз! – одни и те же книги, приподнимали одни и те же картины на стенах, рылись в том же самом белье…
— Ихде-е пи-исьма? Пи-исьма ихде-е, — сорвав глотку вопила баба?
Не найдя ничего ушли, обозлено громыхая дверьми и громко матерясь.