Ева исподлобья посмотрела на папу и ничего не ответила.
Долго молчали. Наконец папа говорит:
- Ну-с, скажи мне, каковы у тебя отметки. По русскому сколько?
- По русскому - пять. По географии - пять. По истории - пять.
- А по математике?
- А по математике - три.
- Почему ж это?
- Математику я не люблю. Математика мне не дается, - тихонько вымолвила Ева.
- Хм… Тебя не спрашивают, что ты любишь. Нужно учиться тому, что преподают в гимназии, и быть прилежной. Ни одной тройки не должно быть.
Ева заволновалась.
- За тройки никто не бранит,- сказала Ева, - тройка отметка ничего себе. Бывает, единицы приносят домой.
- Единицы! - грозно нахмурился папа. - Попробуй только, принеси единицу.
«Ни за что не попробую», - подумала Ева и съежилась. А папа говорит:
- Тебя воспитывали мать и бабушка. Я не вмешивался, бабы и распустили вожжи. Теперь я сам за тебя примусь. Подтянись. Отец в поте лица добывает тебе хлеб, дает образование и требует: учись прилежно. Ни одной тройки. Пятерки, изредка четверки. Ты способная, рыжая бестия, и я вправе требовать этого. Бросай лень. Если не бросишь, пеняй на себя. Я из тебя вышибу лень, так и запомни.
Ева не хочет, чтобы из нее вышибали лень.
Ева старательно принимается учить уроки. Сколько этих уроков задают на каждый день! И по русскому задают, и по геометрии задают, и по алгебре задают, и по истории, и по географии. А еще немецкий и французский -слова столбцами, неправильные глаголы, упражнения и стихотворения. Если весь вечер учить на совесть - и то не успеешь, что-нибудь да останется невыученным.
Ева из кожи лезет вон, чтоб получать пятерки.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Весна. Леса вокруг города зазеленели. Кама разлилась. Очень широкая Кама. На той стороне низкий берег кажется тоненькой черточкой. Большие пароходы на Каме гудят, пристани кишат народом.
По Покровской улице целыми днями грохочут возы, тянутся на набережную к пристаням. И вот однажды случилась беда. Воз, нагруженный кожами, переехал бродячую собачонку. Собралась толпа, все смотрят, как черная собачонка в пыли по камням волочит окровавленные задние лапы и отчаянно визжит.
Ева все это увидела в окно. Она выбежала за ворота, присела на корточки, подняла собачонку в передни* и унесла во двор.
- Настя! - кричит Ева. - Ужасное несчастье случилось. Отпирай сарай. Мы ее положим в ящик с соломой и будем лечить.
- Что тут зря пачкаться, - говорит Настя, - все равно сдохнет.
Но сарай открыла и в ящик положила соломы.
Собачонка стала жить в ящике. Лежит целыми днями на соломе и зализывает раны, а Ева кормит собачонку мясом и поит молоком. И собачонка стала крепнуть и поправляться.
Хороший денек выпал для Евы. Из гимназии распустили в двенадцать, когда солнце на самой середине неба. Прямо из гимназии Ева с Ниной Куликовой отправились в Пушкинский сад. Березки в саду зеленые, трава зеленая и много желтых одуванчиков.
Девочки идут по аллее к площадке, залитой солнцем, на которой устроены трапеции и гигантские шаги. На скамье против гигантов сидит реалист. Темноволосый, лицо белое, серая блуза перетянутая ремнем с медной бляхой. Книги и фуражку положил на скамью, а сам перочинным ножиком строгает ветку, чтобы сделать хлыст.
Нина подтолкнула Еву локтем и шепчет:
- Гляди, вон Коля, сын начальницы.
Могла не подталкивать: Ева сразу узнала короля треф. И развеселилась.
- Давай, Нина, побегаем на гигантах.
- Давай.
Бегут к гигантам. Сорвали шляпы, кинули их на песок и схватили по петле друг против друга. Сын начальницы бросил строгать и смотрит на них во все глаза.
- Побежим! - крикнула звонко Ева.
И побежали. Ева хорошо бегает на гигантах. У Евы крепкие ноги, а тело легкое. А сейчас она бегает особенно хорошо, потому что на нее смотрит король треф. Ева разбежится, с силой оттолкнется от земли, взрывая пыль, и взлетит высоко - выше березок.
Ветер рвет рыжие вихры со лба.
- Нина, - кричит Ева, - убегай! Нагоняю!
Нина убегает. Столб скрипит, скрипят ржавые петли на вершине столба. Мелькают ноги в черных чулках, развеваются юбочки. И вдруг Нина камнем с высоты. Стала на ноги и бегом к столбу вместе с петлей. Никогда так нельзя делать. Когда бегают на гигантах, нужно останавливаться вместе. Тот, кто стал, тому ничего, а кто разбежался высоко, того закрутит. Захлестнет веревку вокруг столба, начнет закручивать и может ударить головой о столб.
- Эй, - кричит Ева с высоты, - что ж ты делаешь?
И вмиг Еву закрутило. Со страшной силой крутит вокруг столба. Ноги высоко над землей: и до земли не достать и из петли не вырваться. А Нина как вкопанная стоит у столба и смотрит вверх на Еву. Ева перетрусила так сильно, что даже о короле треф забыла. Совсем близко столб. Сейчас головой о столб - и вылетят мозги…
Раз! Кто-то схватил Еву за ноги, рванул с силой вниз и остановил.
- Так можно убиться, - сказал сын начальницы, и серьезно посмотрел на Еву.
Потом стряхнул пыль со своей серой блузы и отошел. Надел фуражку, поднял хлыстик, брошенный на землю, и повернул в аллею. Плечи откинул, спина прямая. Удаляется, помахивая хлыстиком.
А Ева стоит у столба, не скинув петли, смотрит ему вслед.
- Ишь ты, - фыркнула за столбом Нина, - идет, как аршин проглотил.
Ева обозлилась.
- Ты что наделала, дура? Из-за тебя я чуть не треснулась головой о столб.
- Прости, - испугалась Нина, - я не могла бежать. У меня лопнула подвязка, и чулок спадал вместе с подвязкой. Не могла я при мальчике бежать. Стань поближе, я поправлюсь.
Ева не может злиться на Нину. Если бы не Нина, Коля Горчанинов не спас бы Еву от смерти. А это очень интересно, когда спасают от смерти.
Дома, над учебником, Ева жмурит глаза и вспоминает, как это было. На другой день ей очень хочется встретив Колю Горчанинова возле знакомой калитки. Ева быстро идет по Дачной улице. Вот железная ограда, калитка открыта, но около калитки никого нет.
«Ах, - огорчилась Ева, - может быть, он не успел выйти, чтобы встретить меня. Пойду-ка я назад и снова пройду мимо».
Пошла обратно, потом повернулась и снова идет мимо калитки. Опять никого нет.
Ева остановилась и заглянула сквозь железные прутья. Вокруг дома - ельник, солнце играет по цветным стеклам террасы, во дворе кудахчут куры. Ева посмотрела выше - во втором этаже крайнее окно открыто. И в окне серая блуза, темная голова и белое лицо. Коля Горчанинов стоит в окне, смотрит на Еву и смеется.
Ева, пристыженная, отшатнулась от ограды.
Всю зиму Ева усердно занималась - гналась за пятерками. Но вот теперь, весной, заниматься - ну прямо-таки невыносимо. А тут как раз экзамены на носу. За городом, в глубине оврагов, вырос львиный зев. Так и тянет в лесные овраги за львиным зевом. И тянет на Каму встречать и провожать на пристанях пароходы. У Любимовской пристани старый лодочник, бронзовый от солнца и от ветра, пригнал к плоту лодки. Волны захлестывают плот. Бьются о плот бортами белые узенькие легкие лодки. Можно взять любую напрокат и перемахнуть на тот берег. А на том берегу заливные луга. Когда вода спадет, там вырастет трава по пояс и расцветут в траве темно-лиловые ирисы. Страшно ходить за ирисами. Говорят, в густой траве, где растут ирисы, прячутся ядовитые змеи.
Старый лодочник, Евин приятель, научил Еву и Нину грести и править рулем.
Все девочки ждут, когда их. пригласят кататься на лодке реалисты. А Ева и Нина не ждут. Сами катаются. Встречный пароход, будто кит, тяжелым хвостом взрывает валы. Ева и Нина направляют лодку прямо на волны. Валы с яростью подбрасывают и кидают лодку, снова подбрасывают и снова кидают. Брызги и пена хлещут в лицо. Если бы папа увидел с набережной, он пришел бы в ужас. Гаркнул бы на всю реку громовым голосом: