Один за другим вынимал рыцарь эти предметы. Из свернутого в трубку пергамента он выбрал два листа, один, пустой, отложил в сторону, другой разгладил рукой и наклонился над ним, рассматривая затейливый чертеж — два круга один в другом с общим центром. Между ними — двенадцать делений, обозначенных знаками Зодиака. В этих делениях — изображения планет. Это был гороскоп рыцаря Ожье, составленный придворным астрологом герцога Фландрского, ученейшим монахом Маврицием. По расположению небесных светил в день и час рождения рыцаря Ожье монах предсказал его судьбу. Рыцарь плохо разбирался в запутанных объяснениях ученого. Он понял только одно: что ему грозит смерть от меча врага, от чего спасти может раскаяние в грехах и ниспосланная за это благодать божья. И вот теперь, когда он решил вызвать злейшего из врагов своих на поединок, настало время удалиться в монастырь и предаться раскаянию, добиться освященной церковью благодати слез[19]. Но и сейчас, прежде чем написать вызов на поединок, он должен испросить благословения. И, задвинув засов двери (молитва должна быть тайной), он распростерся на полу и вознес молитву к святой деве Марии. Клошэт, недовольная, что рыцарь, вставая, разбудил ее, оскалила зубы и зарычала. За это он сбросил ее со скамьи, и она, дрожа всем тельцем, забилась под кровать.
— О, нежная дама небесная! — шептал рыцарь, прижав лицо к холодному камню пола. — Соблаговолите помочь мне в предпринимаемом мною подвиге чести. Клянусь господом богом, сотворившим Еву и Адама, всегда стоять за веру и церковь, за защиту невинно угнетенных, смирением и молитвой искупить грехи свои во славу всемогущего бога, давшего законы!
И, встав, раскрытой ладонью осенил лицо крестным знамением. Потом, приоткрыв дверь, хлопнул в ладоши. Тотчас появился экюйе.
— Возьми это и неси за мной, — сказал он, передавая экюйе чернильницу, калам, чистый лист пергамента и восковую палочку, а перстень с печатью надел на левую руку.
Экюйе зажег факел и, высоко подняв его, шел за бароном вниз по крутой лестнице. Спустились они на один ярус и вошли в небольшую комнату с узким окном и потемневшими от времени широкими деревянными балками потолка.
— Садись к столу, пиши!
У стены стоял стол. Письменную принадлежность экюйе положил на стол, а горящий факел водрузил в железное гнездо, прикрепленное на стене у окна. Барон сел к столу, приказал позвать маршала и пришлого школяра с нижнего двора.
За окном чернела ночь.
Пламя факела, потрескивая, чуть колебалось, наполняя комнату запахом смолы и заставляя тень от стола и фигуры рыцаря Ожье медленно ползти, то вытягиваясь во всю длину каменного пола, то снова сжимаясь в бесформенное темное пятно. Рыцарь следил взглядом за движением тени, и показалась она ему похожей на высокий гроб, покрытый длинным покрывалом. Он откинулся к стене, закрыл глаза и, положив вытянутые руки на стол, крепко сжал кулаки. На указательном пальце правой руки рубин в золотом перстне Агнессы д’Орбильи поблескивал кровавой каплей.
Ив и рыцарь Рамбер пришли почти одновременно. Барон отпустил экюйе, приведшего Ива, и, указав маршалу на скамью, сам стал молча ходить взад и вперед по ком* нате.
Внезапный вызов к барону в такой поздний час испугал Ива, успокоившегося было после разговора со звонарем. Волнение усилилось еще больше, когда экюйе повел его по темной лестнице главной башни. И теперь в этой полутемной комнате, оставленный с глазу на глаз с бароном и маршалом в гнетущем молчании, Ив растерянно переступал о ноги на ногу. Чего хотят от него эти два человека, от злой воли которых зависит судьба его, бессильного и беззащитного? Он слышал, как часто колотится его сердце и кан трещит факел и роняет на пол угольки.
Наконец барон подошел к нему и, толкнув в плечо, сказал:
19
Благодать слез. — Монахи утверждали, что раскаяние в своих греках надо сопровождать слезами. Чем больше их прольет кающийся грешник, тем это будет угоднее богу.