На столах искрились в солнечном свете большие золотые и серебряные кубки и чаши, стояли кувшины с вином и с водой к нему, был разложен пшеничный хлеб, ножи и ложки. Бочки с вином стояли у стен, наполняя воздух запахом заморских пряностей.
Пожилая дама, исполняя роль хозяйки дома, знаком руки пригласила гостей занять места. Монах–капеллан, произнеся краткую молитву, благословил хлебы и вино. После этого рыцарь Ожье, преклонив колено, преподнес своей родственнице чашу вина и поцеловал ее руку, а дама поцеловала рыцаря в подбородок и, приподняв чашу, пригубила ее. Это было знаком к началу пира.
Торжественно–размеренная медлительность движений и обрядовая безмолвность мгновенно сменились беготней и шарканьем слуг, вносивших кушанья, разливавших вино по кувшинам, покрикиваниями депансье и бутелье, наблюдавших за порядком подачи блюд и вина, и говором гостей, принявшихся за праздничное угощение.
За дикими утками и прочей болотной дичью следовали жареная баранина, вареные лещи и форели, приправленные пряностями, за ними — плечо дикого кабана и медвежий окорок, обильно политые соусом с перцем и гвоздикой, и, наконец, на огромном блюде, украшенном травой и цветами, целый олень.
Слуги расставляли по столам по указанию сенешала большие глубокие миски с кушаньями и соусами. Миски были общие, и гости вытаскивали из них куски дичи или мяса прямо руками. Жирный соус стекал по пальцам обратно в миску и на стол, капал на платье, лоснился на губах и щеках. Слышались смачные причмокивания и похвалы отменной кухне. Огромные кубки вина быстро опустошались и тотчас же наполнялись вновь.
Особенно отличался супруг родственницы барона, рыцарь Жоффруа, сидевший вместе с ней за почетным столом. Поднимая кубок, он далеко оттопыривал локоть, попадая им в лицо соседа — рыцаря Рауля. Тот и другой были пожилые и изувечены в турнирах и поединках, за что первый был удостоен почетного прозвища «Старый Орел», а второй — «Рауль Великолепный». Жоффруа был хромой, и глубокий шрам пересекал его щеку от виска до рта. У Рауля не хватало одного уха, отрубленного в поединке, и указательного пальца, отрезанного им по прихоти дамы сердца и, как рассказывали, посланного ей в золотой коробочке. У Старого Орла под лохматыми бровями выпучивались белесые глаза и толстая нижняя губа брезгливо отвисала. Лицо было черное от загара, борода и усы спутаны комком. У Рауля Великолепного бровей не было, глаза с опущенными веками едва смотрели на собеседника и тонкие бледные губы были презрительно сжаты, кожа лица светлая, усы и борода тщательно пострижены.
Жоффруа был ярым охотником, без устали мог скакать он за зверем, не щадя ни своих, ни чужих посевов, отчего постоянно враждовал с соседними сеньорами и всегда нуждался в деньгах. На пир в замок Понфор он приехал в сопровождении одного псаря, превращенного на этот случай в оруженосца, и прихватил с собой двух соколов, которыми хотел похвастать перед рыцарем Ожье.
Рауль всю жизнь думал и говорил о любви, о галантных манерах и о поэмах трубадуров. Сам играл на арфе и сочинял стихи, посвящая их дамам. Сейчас за ним стояли шесть дамуазо — мальчики благородного звания, готовящиеся стать пажами, приехавшие с ним для услуг.
Рыцарь Жоффруа с мятой круглой шапочкой на лысой голове был одет небрежно в тунику не первой свежести с поясом, покрытым жирными пятнами, о который он то и дело вытирал свои грязные волосатые руки. Туника рыцаря Рауля была белоснежная, туго перепоясанная широким поясом, расшитым серебряными и золотыми розами. На плечи накинут легкий шелковый плащ цвета морской волны, схваченный наверху тонкой золотой цепочкой. Длинные прямые волосы сдерживались золотым обручем. На белой руке его сверкал перстень.
Между рыцарем Жоффруа и хозяином замка восседала Клошэт. Рыцарь Ожье выбирал для нее из мясных блюд самые маленькие косточки и серди лся на рыцаря Жоффруа, который, вместо того чтобы следовать его примеру, обсосав кости, бросал их обратно в общую миску. Клошэт вырывала угощение из руки хозяина и жадно грызла кости, возя их по своей шелковой подушке.
С другой стороны барона сидела жена рыцаря Жоффруа, а рядом с ней — рыцарь Оливье со своей супругой.
Этот рыцарь приходился хозяину замка двоюродным братом. Прозвища у него не было: это был скромный человек, не принимавший участия в рыцарских играх и поединках, ссылаясь на больную грудь. Вместо подвигов на путях рыцарской чести и тайных молитв рыцарь Оливье всецело отдался птицеловству. Комнаты его замка были наполнены клетками с малиновками, дроздами, чижами, соловьями, сойками. Куда бы ни ехал рыцарь Оливье, он вез с собой принадлежности птицеловства. Так и теперь он захватил с собой двух лучших своих птицеловов, силки для ловли птиц, клетки и целый набор свистулек–манков. Одет рыцарь Оливье был скромно, в кожаную безрукавку, длинных волос своих не обвязывал и бороду не стриг. Жена его — худая, чопорная и молчаливая. Волосы ее, расчесанные на прямой пробор, были распущены. На голове серебристая лента с розетками сдерживала тончайшую павийскую[22] вуаль, ниспадающую прозрачными складками до полу. Дама эта была настолько богомольной, что, даже сидя за столом, держала в руке с висящими на ней четками Псалтырь[23], куда заглядывала время от времени, хотя злые язычки рыцарских жен и утверждали, что она совсем безграмотная.