— Окажите нам последнюю милость, дайте нам монашеские имена! — просили они, — Это нетрудно! — ответил Синдзэй, и нарёк младшего военачальника Правой воротной стражи Нарикагэ именем Сайкэй, другой военачальник Мородзанэ стал Сайдзицу, Моротика получил имя Сайсин, Морокиё стал зваться Сайсэй. Так, добавив к их мирским именам иероглиф «сай» — «Запад» — нарёк он каждого. А бывший тогда в столице Моромицу[35], услышав об этом, ушёл в монахи, приняв имя Сайко.
Закопали Вступившего на путь сёнагона в одиннадцатый день. А в четырнадцатый день один из воинов, служивших у Мицуясу, будучи послан по делу в те места, на перевале Кохата повстречал конюха-тонэри, ведущего холёного коня под хорошим седлом. Увидев заплаканное лицо тонэри, служилый подумал, что что-то тут не так, и стал выспрашивать, чей это конь, но тонэри не отвечал. Только когда он силой усадил его на землю и свирепо пригрозил: «А вот отрублю тебе голову!» — тогда тот ответствовал с тоской: «Это конь Вступившего на путь сёнагона, веду его в столицу». Пустив тонэри перед собой, пошёл этот воин в Тавара, и там был холм, насыпанный из свежей земли. Холм тут же раскопали и увидели мёртвое тело Синдзэя, покончившего с собой. Голову отрезали и увезли с собой.
7 | О ТОМ, КАК ГОЛОВУ СИНДЗЭЯ ПРОНЕСЛИ ПО ПРОСПЕКТУ И ВЫСТАВИЛИ У ТЕМНИЦЫ
В семнадцатый день стражники во главе с Судьёй Минамото-но Суэцунэ приняли голову Синдзэя на берегу реки у проспекта Ооимикадо, пронесли по столичным проспектам и повесили на сандаловом дереве, что росло у восточных ворот темницы. И знать, и чернь со всей столицы толпой валили поглядеть на это. Среди толпы был престарелый инок в чёрной крашеной тушью одежде, видимо, долго пребывавший в монашестве. Увидев эту голову, он залился слезами и промолвил:
— За какие же грехи этому человеку выпало такое несчастье? Разбито светлое зерцало Поднебесной! Кто же теперь осветит прошедшие и нынешние времена? Когда толковал он Конфуция и Лао-цзы, умолкали убеждённые конфуцианцы, а когда объяснял он сокрытые глубины явного и тайного учений[36], склоняли головы монахи, отринувшие мир. Проживи он дольше — и страна бы постепенно успокоилась. Какая жестокость — те, кто подхалимничал пред государем, убили его — так хоть бы оставили ему честное имя верного вассала! Было ли такое, чтоб носили и выставляли на обозрение голову человека, который не был врагом престола? В чём же он провинился? Да, трудно представить, за какие прегрешения в предыдущих рождениях ныне постигла его такая участь! — так, заливаясь слезами, говорил он, не страшась мира, не стыдясь перед людьми, и не было
В семнадцатый день стражники во главе с Судьёй Минамото-но Суэцунэ приняли голову Синдзэя на берегу реки у проспекта Ооимикадо, пронесли по столичным проспектам и повесили у восточных ворот темницы.
среди слышавших это таких, кто не выжимал бы рукава, мокрые от слёз.
Как же тяжело было на сердце у госпожи Ки-но Нии! Безмерно печалилась она, не имея вестей о своём муже, Вступившем на путь сёнагоне, — и каково же ей было ныне услышать, что его тело откопали, отрезали голову, носили по проспектам и повесили на дереве у ворот темницы! «Заточили государя, повелевающего горами и морями, и не может он видеть света солнца и луны. Схватили детей сёнагона, и неизвестно, сохранят ли им жизнь. И я, хоть и женщина, не знаю, что же мне предстоит!» — в таких мыслях тихо плакала она.
8 | О ТОМ, КАК ИЗ РОКУХАРА ОТПРАВИЛИ ГОНЦА В ЗЕМЛЮ КИИ
Тайра-но Киёмори направлялся к святым местам Кумано, когда в усадьбе Киримэ его догнал гонец из Рокухара. Гонец сказал:
— Говорят, что Начальник стражи Нобуёри и левый конюший Ёситомо ночью девятого дня ворвались во дворец государя-инока Сандзё, пустили огонь, и ни государь-инок, ни нынешний государь не спаслись из пожара. Ещё говорят, будто бы они сейчас в главном дворце. Семья Вступившего на путь сёнагона погибла в огне! — так говорил он, и среди прочего докладывал. — Не иначе, как это дело задумано давно. Воины Минамото собрались в столице. И бродят слухи, будто бы дело не только в семье сёнагона, а как бы чего не случилось и с вашим родом!
Собрались родные и приближённые Киёмори и стали решать, что же делать. Киёмори сказал:
— С благой целью пришли мы сюда, но раз уж такое стряслось с государевой семьёй, ничего иного не остаётся, как отправить сопровождающих в Кумано, а самим возвращаться. Только вот оружия у нас нет, что уж тут поделать!