3.2. Осуждение смертной казни. Наряду с «увещанием», есть ещё один примечательный эпизод, который мы видим в повестях о смутах Хогэн и Хэйдзи, а позже — и в «Повести о доме Тайра». Когда речь заходит о наказаниях мятежников, то непременно находится некто, осуждающий смертную казнь. К его мнению обычно не прислушиваются, и в каждой последующей повести именно убийство сдавшихся или пленённых мятежников предстаёт причиной будущих смут.
В «Повести о смуте годов Хогэн» государственный суд впервые применил смертную казнь после 350-летнего перерыва:
Чтобы узнать, бывали ли во времена минувшие и недавние дела, подобные нынешнему, государь изволил собрать Вступившего на Путь Правого министра Наканоин, Среднего министра Санэёси, дайнагона Корэмити из усадьбы на проспекте Оомия, управляющего покоями наследного принца Мунэёси, и спросил у них, как тут быть.
— В нашей стране, с тех пор, как во времена государя Сага предали смерти Наканари[201], то рассудили: «Плохо, что мёртвого к жизни вернуть невозможно», и много лет смертная казнь не применялась. В годы Тётоку[202] Средний министр князь Фудзивара-но Корэтика поразил стрелой прежнего государя — Кадзан-но ин. Государь тогда изображал привидение — шёл гулять по дорожке, обувал деревянную обувь-асида на высоких подставках, садился на верх глиняной ограды, надевал к этим ходулям алые хакама, сшитые длинными, чтоб доставали до самой земли, на голову набрасывал кусок ткани такого же цвета — и князь Корэтика, приняв его за настоящего призрака, выстрелил. Чиновник, толкующий законы, вынес решение: «Такая вина карается обезглавливанием. Казнить его!» — но наказание смягчили на одну ступень, заменив казнь дальней ссылкой. И после того снова смертных казней не было. Нельзя снова начинать карать смертью! К тому же сейчас длится время Пребывания во тьме прежнего государя. Нужно всех помирить, и на этом закончить!
Так в один голос говорили государю все собравшиеся, и лишь сёнагон-инок Синдзэй решительно произнёс:
— Думаю, это плохое решение! Написано ведь: «В трудные времена превыше всего — государь»[203]! Значит это, что в трудные времена надлежит следовать приказам государя. А если сейчас мы разошлём всех этих мятежников по разным землям, то будет от этого только вред, и непременно поднимется смута. Казнить их — и делу конец!
Тут государь изволил молвить:
— Он знает, что говорит! — и всех мятежников решено было зарубить (Св. 3 «4. О том, как были казнены Тадамаса, Иэхиро и прочие»).
В «Повести о смуте годов Хэйдзи» такое же рассуждение уже послужило в пользу замены казни ссылкой, а действия сёнагона Синдзэя были признаны ошибкой:
Цунэмунэ и Корэката были схвачены и помещены под стражу во дворце. Смертная казнь для них была уже решена, но Министр из храма Хоссёдзи Тадамити изволил сказать:
— Со времён государя Сага, когда был предан смерти Наканари… надобно всем смертную казнь заменить дальней ссылкой! (подробнее см. свиток 3 «3. О том, как были сосланы Цунэмунэ и Корэката, и о том, как их вернули из ссылки»).
Подобная сцена присутствует и в «Повести о доме Тайра», о чём мы будем говорить ниже.
Таким образом, в повестях о годах Хогэн, Хэйдзи и в «Повести о доме Тайра» присутствуют эпизоды осуждения смертной казни. Здесь мы не можем позволить себе подробный анализ этих эпизодов, а потому пока ограничимся констатацией их очевидного сходства.
3.3. Страдания родственников мятежников. В завершающей части «Записей о Масакадо» мы находим весьма эклектичную смесь мыслей, в которых соединены и сетования о погибших войсках, и удивление произошедшим, и многое другое. Часть этих размышлений описывает судьбу родственников тех, кто потерпел поражение:
…Из-за этого жёны и дети мятежников скитаются по дорогам, кусая пупок от стыда, а лишившиеся дома братья их не имеют места, куда скрыться… Одни остались в живых и блуждают в поисках родителей и детей, ищут их в горах, разыскивают у рек. Другие — в тоске разлуки с супругами спрашивают о них в своих землях и разузнают за их пределами. Хоть и не птицы, а разлетелись неведомо куда. Хоть и не горы, а познали горечь разлуки с теми, с кем произросли из одного корня. Виновные и безвинные равно страдают, подобно травам благовонным и смердящим, что растут вперемешку… Громы и молнии слышны за сотню ри, а зло, учинённое Масакадо, разнеслось на тысячу ри. Превыше всего возлюбил он дела Тай-кана, и утратил путь Сюань-вана[204][3](«26. Награждение Тайра-но Садамори и других»).