Макаров тормошил ребят, заставляя их шевелиться и в свою очередь тормошить друг друга, потому что теперь, когда они остановились, мороз сразу дал себя знать.
— Ну кто тут жаждал приключений? — говорил он. — Вот вам и приключения! Теперь остаётся только послать сигнал бедствия!
Он извлёк из полевой сумки ракету и, держа её в вытянутой руке, дёрнул за кольцо. Раздался гулкий хлопок, ракета со свистящим шипением ушла вверх. И пока она не растаяла, пока не погас в снежной мгле красный тревожный огонь, все, задрав головы, следили за ней.
Знал бы Макаров, когда выпрашивал эту ракету вчера у начальника штаба, для чего она пригодится! Рассчитывал, что будет она весёлым фейерверком, торжественным салютом, а она стала сигналом бедствия. Зря он не повернул назад в самом начале пути, вместе с Огородниковым. Это было бы, конечно, самым разумным. Впрочем, сейчас было не время выискивать ошибки и казнить себя.
В полевой сумке он наткнулся на горсть конфет — леденцов в прозрачных обёртках. С тех пор как он бросил курить, Макаров всегда таскал их с собой и сосал, перекатывал во рту, когда становилось совсем невмоготу без сигарет. А теперь он сразу почувствовал, как хочется ему есть. До сих пор он как-то не думал об этом. А тут голод словно бы сразу прорвался вдруг наружу. Уже давно наступило время обеда. Конечно, повар радиолокационной роты постарался сегодня как следует почему-то армейские повара особенно любят кормить мальчишек и девчонок, любят проверять их аппетит. Так что наверняка отличный обед уже ждёт их в солдатской столовой.
Макаров отчётливо представил себе дымящиеся бачки с борщом, кашу, залитую горячим, прозрачным жиром. Да что там борщ! Сейчас бы хоть только погреть ладони о горячие бока миски!
Он вытащил из сумки леденцы и раздал их ребятам.
— Доппаёк! — сказал он. — Подкрепляйтесь!
Протягивая конфету Борьке Терёхину, Макаров подмигнул ему: мол, не было бы того знаменитого спора, не было бы сейчас и конфет…
Этот спор действительно стал знаменитым, о нём ещё долго помнили и говорили в седьмом «б».
Ребята азартно обсуждали, сумеет Борька сдержать своё слово или нет. Большинство сходилось на том, что сумеет. А сам Борька только пренебрежительно посмеивался. Он опять стал героем дня, и ему это нравилось.
Макаров надеялся, что теперь его отношения с Терёхиным наладятся. Ему казалось, что сумел он задеть в Борькиной душе какую-то струнку, до которой раньше ему никак не удавалось добраться. Но на самом деле почти ничего не изменилось.
Как-то Макаров зашёл в школу пораньше, ещё до конца уроков: он обещал немного поработать в физическом кабинете, подготовить кое-какие наглядные пособия.
В коридоре он наткнулся на Борьку Терёхина.
Вообще, Макаров уже привык, что если он встречал в раздевалке, в коридоре или на улице мальчишку в то время, когда всем ребятам полагалось сидеть за партами, то этим мальчишкой обязательно оказывался не кто иной, как Борька Терёхин. В этот раз Борька Терёхин стоял перед завучем, и завуч, — низенькая, полная женщина с пробивающимися черными усиками, энергично его отчитывала.
— Опять опаздываешь, Терёхин, — говорила она. — И так с тройки на тройку еле-еле перебиваешься, ещё на каждый урок умудряешься опоздать. Перемены тебе мало? Наверно, опять курил с приятелями? А, Терёхин? Я тебя спрашиваю!
— Почему курил? Ничего я не курил! Чуть что — сразу Терёхин! Терёхин курит! Терёхин опаздывает! Всё Терёхин… — причитал Борька ноющим голосом.
— Ой, Терёхин, смотри: поймаю тебя с папиросой — сразу выгоню из школы, так и знай. Лучше не испытывай моё терпение!
— Да хоть обыщите меня! Пожалуйста, обыскивайте! Я и в руках не держал папирос! Хотите, карманы выверну?
— Ты прекрасно знаешь, что обыскивать тебя я не буду, — сказала завуч. И тут она увидела Макарова. — Вот полюбуйтесь: накурился, на урок опоздал и ещё оправдывается!
— Нет, — сказал Макаров. — Не может быть. У нас с ним уговор. Мы с ним волю закаляем. Правда, Терёхин?
— Правда, — обрадованно сказал Борька.
— Да неужели? — удивилась завуч. — Вот молодцы! А я, представьте, уже пять лет пробую бросить и никак не могу…
Она сокрушённо вздохнула и пошла прочь по коридору, даже забыв сказать Терёхину, чтобы он немедленно отправлялся в класс.
Макаров посмотрел на Терёхина, Терёхин — на Макарова, и они оба рассмеялись.
И вдруг Макаров увидел, как что-то промелькнуло в глазах у Борьки. Радость? Смятение? Вопрос? Может быть, он хотел что-то сказать Макарову или спросить о чём-то. Но ему надо было бежать на урок, он и так уже опоздал изрядно, и Макаров чуть подтолкнул его: