И никто ничего не мог сделать. Партийные органы оказались против вампира бессильны. Военные вроде бы помогли, но сначала только хуже сделали. Только милиция и помогла. Из Ростова, из Областного управления МВД присланная, да и наш местный участковый. Но это потом, а сначала – ни хера. Вы извините, что я выражаюсь, – это я от волнения. Это ж я пишу – никому не показываю, а вас, дорогие друзья, я для себя придумываю – иначе как писать? Нас про урожай писать учили, про социалистическое соревнование писать учили. Даже про любовь, если она моральному облику строителя коммунизма соответствует, нас писать тоже учили. А про вампира – твою ж мать! – нас писать никто не учил.
Уже потом, по прошествии времени, появление вампира у меня почему-то связалось с развалом Советского Союза. Что меня поразило? Советский Союз ну никак не мог развалиться. Ну никак не мог! А он растаял, исчез из воздуха вокруг нас, это было как мистика какая-то хренова. Был и нет. Главное, все вроде стоит, как стояло. Те же дома, улицы… Да что я говорю, люди – те же! Все – то же. А Советского Союза нет. И ты смотришь в окно, видишь то, что сто раз видел, и понимаешь: это больше не Советский Союз, это теперь что-то другое. Но как?! А вот так. Не Советский Союз, и все. И магазин больше – не Советский Союз, и кирпичный забор за магазином – тоже теперь не Советский Союз. И слово, написанное на заборе, – тоже уже не Советский Союз. Причем слово – необязательно плохое. Слова, между прочим, на заборе разные писали, я, например, однажды видел слово «экзистенциализм». Но это не у нас на хуторе, конечно. Это в городе. В Ростове-на-Дону. Я там учился на факультете журналистики.
А в слове «экзистенциализм», кстати, ничего смешного нет. Это такое учение, в основе которого лежит философский принцип: жить – не помирать! Ну как-то так. И этот их Жан-Поль Сартр, он говорил, что жизнь по большому счету – это то, что ты чувствуешь.
И значит, по логике, если ты чувствуешь, что Советского Союза нет, значит, его и нет. А если ты видишь и слышишь, то есть опять-таки чувствуешь, что вампир есть, то, значит, он есть, хотя его и не должно быть. Не могло же быть вампира. А он был. И Советский Союз не мог развалиться. А его не стало. Дела…
Короче, был у нас на хуторе мужик, странный был мужик, такой плотный, я бы сказал даже, что немного жирный. Это я бы сказал из чувства такта, а по правде говоря, жирных на хуторе хватало, а он был просто очень сильно жирный, ну прямо страшно исключительно жирный, иначе нет возможности его характеризовать. И кушал он, товарищи, хорошо… Обычный с виду мужик… Только он с войны пришел уже какой-то тронутый. Вроде не раненый – руки-ноги на месте… Женился, потом жена умерла. Остался он один и больше уже не женился. Говорят, что у него была медаль за взятие Бухареста. Так он и остался в нашем совхозе, работал в гараже, потом счетоводом.
Я его помню – обычный мужик! Бабы рассказывают, он, как на пенсию вышел, сидит у себя целый день в беседке и что-то жрет – никого ж нет – детей нет, внуков нет – не обзавелся, время ж надо как-то убить. По телевизору передачи не очень интересные показывают, хозяйство небольшое для одного человека, время девать некуда. А он как раз любил поесть. И что интересно, спиваться мужики часто спиваются, у нас на хуторе много кто спивается, но не совсем чтобы до конца, но всякое бывает, и за бабой с топором гонялись. И по ночам на совхозной лошади девок университетских пугали. Случались тоже запои. И происходили деяния, за которые наказания предусмотрены Уголовным кодексом СССР. Но чтоб вот так извести себя жратвой – этого у нас в совхозе не было. Мужик, наверное, повредился умом на войне, но не сильно, не так, чтобы бросалось в глаза, но был со странностями. И пошел он не по питейной части, а чисто по линии жратвы.
Он пенсию получал, сторожем подрабатывал, огород небольшой – все свое: кур держал, свинью. Нажарит себе, приготовит, из магазина принесет – хлеба там, масла, халвы. Сидит в беседке, газетку читает и все это жрет. От комаров только отмахивается. Врачи решили, что он больной – направили его на обследование. Ему рентген легких сделали – смотрят, в легких ничего нет. Ну, говорят, раз в легких у тебя ничего нет – все хорошо – возвращайся домой. Вот он вернулся домой и целый год жрал так, что соседи старались не смотреть. И тут его совсем разнесло, и врачи опять выслали его на обследование.
Болел он недолго, в основном, кстати, дома, но жрал до самого конца. Картошку себе жарил на сале, куриц резал, бульон варил – хорошую еду кушал. Оно не должно бы быть вреда от такой еды, если только не кушать ее очень и очень много.
Вот однажды стало ему совсем плохо. Печень отказала, человек весь распух, особенно ноги, кожа у него пожелтела, и называется такое дело – водянка. Забрала его скорая помощь, и уже понятно было, что он умирает.