Луговому досталось место в третьем ряду.
Он бросил взгляд в окно. Кругом царило оживление не меньшее, чем в аэропорту, с той разницей, что здесь суетились и толпились машины. Огромные сверкающие автобусы, деловитые такси, автомобили всех классов и марок — от могучих, роскошных «кадиллаков» и «ситроенов» до крохотных, крытых брезентом «рено». Были здесь и обычные в любой европейской стране «фиаты», гоночные «феррари», даже японская «тойота» с правосторонним управлением. Луговой обратил внимание на приземистый серый «ситроен», напоминавший широким округлым радиатором и 'громадными выпученными фарами гигантскую лягушку. Над ветровым стеклом крепилась надпись: «Пресса. „Спринт"». Это было название одной из крупнейших в мире спортивных газет. А садившийся в машину высокий, атлетического вида мужчина без шапки — наверняка один из прибывших на Игры ее корреспондентов.
Мужчина сначала бережно и долго укладывал на заднее сиденье сумки с фотоаппаратурой, чудовищный телеобъектив в футляре, еле поместившийся в машине, и лишь потом небрежно закинул в багажник дорогие кожаные чемоданы. В какой-то момент он бегло взглянул на автобус и встретился глазами с Луговым. Вряд ли могли они предполагать в эту минуту, как пересекутся их судьбы, какие встречи ждут их впереди, какую роль сыграет каждый в жизни другого. Наконец, мужчина уселся за руль, попрощался кивком головы с человеком в ливрее и каскетке, видимо пригнавшим машину шофером, и включил мотор.
Мягко и бесшумно «ситроен» тронулся с места и, мгновенно набрав скорость, исчез за поворотом, окутанный белым паром.
Музыка в автобусе неожиданно смолкла, и раздался голос переводчика. Одновременно автобус тронулся с места.
— В самом начале,— говорил переводчик,— я хочу вас всех благодарить, что вы приехали, и от имени нашего агентства пожелать добро пожелать... то есть пожаловать. В нашу программу включена осмотр Вены, столицы Австрии, но до этого осмотр зимней Олимпиады Инсбрук... в Инсбрук. Мы туда поезжаем на автобус, и я буду вам по дороге все рассказать. Сейчас мы выехали на автостраду...
Луговой не слушал.
Он унесся мыслями далеко...
К Москве, без которой всегда скучал, в какие бы интересные новые края ни попадал, которую любил, всю, до самых некрасивых, патриархальных ее уголков, без которой не мог представить свое существование, к опостылевшему своему дому, куда так тяжело стало теперь возвращаться, к своей дочери, из-за которой страдал, стремясь что-то сделать, чтоб хоть она не мучилась, и, не умея сделать ничего, к Ирине, одним только тем, что она есть, помогавшей ему все переносить, все выдерживать, радоваться жизни, находить в ней новый смысл, черпать новые силы...
И в который раз давал себе слово разрубить наконец этот узел, решительно поговорить с Люсей и уйти к Ирине. Что он, первый, что ли? Не первый и наверняка не последний. Существуют же, черт возьми, разводы! Записаны в законе. Да, да! Все по закону, в соответствии с существующими правилами! Господи, какая чепуха! — тут же возражал он сам себе. Как будто, когда люди разрушают свою и чужую жизнь, начинают ненавидеть.тех, кого любили больше, чем себя, все рушат к чертовой матери, как будто есть тогда законы и правила, по которым полагается действовать! Эх, если бы... Да нет, нет, к сожалению. Нет! Иные законы, иные правила у любви, у ненависти...
Луговой начал путаться в своих мыслях, терять их нить. Голова его склонилась к стенке автобуса, на которой висел молоточек, прикрепленный здесь на случай дорожной аварии, чтобы разбивать толстые зеркальные стекла.
Стекло легко разбить молоточком: ударил — и все. Увы, жизнь тоже...
Автобус мягко катился по широкой, уходившей к горизонту автостраде, унося Лугового во власти его мыслей.
ГЛАВА II. БЛЕСТЯЩАЯ КАРЬЕРА
Тем временем где-то впереди автобуса стлался по дороге серый «ситроен». Стрелка спидометра перевалила за цифру «170», а движения не ощущалось. Только медлительными птицами уносились назад обгоняемые машины.
Высокий, атлетического вида мужчина без шапки, привлекший внимание Лугового на стоянке возле аэропорта, вел машину уверенно и легко, как могут делать это лишь люди, многие годы не расстающиеся с рулем.