— Да сколько же вас там? — рассерженно пробормотал Генри, перезаряжая ружье.
Внезапно все затихло. Юноша уже хотел начать радоваться победе над дикарями, но Исидора посмотрела на него с выражением серьезным, как никогда прежде.
— Плохой знак, — приглушенно сказала она. — Они собираются взять нас измором.
— Исидора… — судорожно сглотнув, Генри указал ей в сторону крыши. — Мы горим.
Пламя своими смертоносными языками начало стремительно расползаться по стенам хижины. Было похоже на то, что индейцы выпустили по хакале огненные стрелы, и выход был лишь один: прямиком в их лапы. Несчастных жертв выкуривали из их убежища, точно кротов из норы.
Пожар охватывал все больше пространства вокруг Генри и Исидоры. Выбирая между смертью от огня и поруганием и гибелью от рук команчей, влюбленные не сговариваясь предпочли первый вариант. Они крепко обнялись и смотрели лишь в глаза друг другу, будто не замечая ни страшных отблесков пламени в зрачках, ни дыма, постепенно заволакивающего хижину. Несколько минут — это много для любви или мало? Если это последние минуты жизни, то, вероятно, много. Редко кому удается перед смертью видеть взгляд самого дорогого сердцу человека, но в нем нет горечи поражения и скорби, в нем безграничное торжество любви — любви, над которой не властна ни сама смерть, ни все силы ада.
— Я люблю тебя… — беззвучно произнес Генри.
— Я люблю тебя, — одними губами ответила Исидора.
— Карамба! — со злостью по-испански воскликнул вошедший в горящее хакале индеец и набросил на обоих лассо, сильно сковав их движения. — Что вы тут устроили? А ну, на выход, живо!
Он дернул за веревку, заставляя пленников следовать за ним.
— Диас! — Исидора догадалась, что нападение индейцев было лишь маскарадом. — Не смейте!
— Тысяча чертей, да вы никак тут сгореть решили? — кашляя от дыма, прорычал бандит. — Нет, детки, нам с вами еще есть, о чем потолковать. Живо за мной!
***
В заброшенной хижине посреди глухого леса грозный головорез сидел за столом и с лязгом точил нож. Увидев, что оба его связанных пленника очнулись, он прервал свое занятие, подошел к ним и резким грубым движением вынул кляпы из их ртов.
— Вот и славно, сеньор американо, — издевательски процедил еще не смывший краску с лица Мигуэль Диас, склонившись над юношей. — Уж теперь мы поговорим как следует.
Генри, ослабевший после чудовищной встряски, молча, но с достоинством смотрел на своего мучителя.
— Значит, не хотим разговаривать?.. А зря-я, сеньор американо, совсем скоро вы замолчите навеки. Я и так проявляю к вам удивительное великодушие, тысяча чертей! Да вы должны были уже обуглиться в той поганой лачуге, как того хотел ваш братец!
Пойндекстер вздрогнул, не веря в услышанное, но по-прежнему ничего не отвечал бандиту.
— Проклятые янки! — не сдерживая ярости, прошипел Эль-Койот. — Что вам нужно на чужой земле, зачем вы лезете сюда, зачем крадете наших женщин?! Вам что, мало своих белоручек? Исидора! — горячо обратился он к пленнице. — Исидора, страсть очей моих, как ты могла опуститься до этого бледного сопляка?! Я предупреждал, что никто не заключит тебя в объятья, кроме меня!
— А я предупреждала вас, дон Мигуэль, чтобы вы не стояли на моем пути, — гордо ответила Исидора с нескрываемым презрением к разбойнику.
Тот засмеялся сначала тихонько, будто всхлипывая, постепенно переходя на громогласный хохот.
— Карамба! А иначе что? Твой бледнолицый рыцарь вызовет меня на поединок? Ха-ха-ха, давно я так не веселился, клянусь всеми святыми!
— Вы пожалеете об этом, Диас, — грозно сверкнула глазами девушка, тщетно силясь освободиться от крепких пут.
— Исидора! — Диас вмиг перестал смеяться и посмотрел на нее тем взглядом, который ясно говорил о том, что шутки с опасным бандитом плохи. — Или ты станешь моей, или вы сгниете здесь оба, обвенчавшись смертью!
— Исидора, не слушай его, — слабо произнес Генри.
— Молчать, тысяча чертей! Даю тебе, Исидора, время до завтрашнего вечера, может, без еды и воды ты станешь сговорчивее. И подумай о своем щенке, хочешь ты видеть его живым или мертвым, потому что Мигуэль Диас щедр, и он помилует американо несмотря на тысячу долларов, которые ему заплатили за его убийство, клянусь муками Христа!
— Диас, вы просто чудовище, — с отвращением проговорила мексиканка.
— Даже самых прекрасных хищниц нужно укрощать, любовь моя, — театрально послав ей воздушный поцелуй, сказал Диас. — А это вам кляпы, чтобы не ворковали!
Заткнув пленникам рты, Эль-Койот покинул лачугу, без конца чертыхаясь. Исидора повернула голову в сторону возлюбленного, державшегося в сознании из последних сил. Он выразительно посмотрел на нее, будто говоря: «Не поддавайся на его угрозы и не бойся за меня, что бы ни случилось». Не имея возможности ни сказать что-либо Генри, ни прикоснуться к нему, Исидора также ответила ему взглядом: «Я ни за что тебя не оставлю».
========== Глава X ==========
На плац-параде форта Индж шли приготовления к судебному заседанию. Судья вместе с присяжными собирались сесть под тенью раскидистого дуба, а многочисленных присутствующих, которых солдаты откровенно называли зеваками, планировали разместить прямо на плацу: расставляли скамейки и готовили место для экипажей знатных дам.
— Ну и деньки, — проворчал судья, промокая платком вспотевшую под панамой лысину, — печет, как в преисподней. Этак мы неделю провозимся — завтра утром тут яблоку будет некуда упасть, а уже к полудню ни души не сыщешь. Еще бы, в такую-то жару…
Всеобщее деловитое спокойствие нарушил драгун, примчавшийся издали с тревожными вестями. В форте затрубили тревогу: на Аламо кто-то совершил набег на жилую, более того, охраняемую хижину и сжег ее.
— Команчи вышли на тропу войны! — раздавались то там, то тут возгласы.
В поселке и на плантациях началась паника, военный отряд во главе с майором незамедлительно отправился к месту происшествия. Там уже дежурили люди — это были несколько офицеров и родственники одного из пострадавших: Вудли Пойндекстер и капитан Кассий Колхаун. Вместе с ними пожарище внимательно осматривал опытный охотник Зебулон Стумп.
— Вне сомнения, это команчи, — заключил майор, прибыв на место. — Я хорошо знаком с порядками этих дикарей и узнаю их почерк.
— Господи, за что мне все это?.. — бормотал убитый горем отец пропавшего юноши, которого он собирался рано утром отвезти домой после долгого пребывания в хакале.
— Полагаю, — с постным выражением лица произнес Кассий, — что жертвы нападения уже мертвы.
— Не говори так, Кассий! — взмолился Вудли. — Их тел здесь нет, значит, они все еще могут быть живы.
— Дядя, я не хочу тешить вас напрасными надеждами. Это очень жестокое племя, они безжалостны к бледнолицым и никогда не оставляют тела жертв просто так лежать на земле.
— Боюсь, капитан Колхаун прав, — безрадостно согласился с ним майор. — Если пропавшие убиты, то их тела наверняка обезображены варварами.
— Но как же суд? — напомнил Кассий. — Мы остались и без пострадавшего, и без главного свидетеля! Не стоит ли нам безотлагательно начать процесс, чтобы покарать того, кто в конечном итоге оказался виновен в смерти моего кузена?
— Суд сейчас далеко не первоочередная задача, — возразил майор. — Я думаю о том, чтобы объявить на границе штата военное положение — опасность от команчей нельзя недооценивать. Если они вышли на тропу войны, прольются реки крови.
— Интересные у вас какие-то индейцы, — вмешался в разговор Зеб Стумп, сосредоточенно ковыряясь в пепле, — курят мексиканские трубки. И черт бы с ними, с трубками, но вот здесь, — он указал на отпечаток чьей-то ноги, — я вижу, что кому-то из них не хватило мокасин, и он обулся в сапоги, какие продаются у старины Вильямсона. Взгляните на рисунок подошвы.
— Что вы имеете в виду, мистер Стумп? — с нотками беспокойства в голосе поинтересовался Колхаун.
— А не кажется ли вам, господа, что кто-то умело водит нас за нос? — задал разумный вопрос охотник. — Готов отдать свою клячу на заклание, что здесь было разыграно очень искусное театральное представление. Искусное, но не безупречное.